Введение (Introduction). Актуальность исследований, связанных с анализом социальной реальности в ракурсе социологии молодежи, обусловлена, во-первых, особой ролью молодежи в воспроизводстве и обновлении общества, ее способностью наследовать и изменять параметры социальной реальности на основе нового опыта. Во-вторых, высоко динамичным, иногда лавинообразным, как это было в ситуации пандемии, характером изменений, обусловленных и внутренними для каждого общества причинами (сценарий собственной «социально-исторической судьбы») и глобальными, внешними (драма «общей судьбы»). В-третьих, неоднозначностью и противоречивостью формирующейся реальности, в которой под влиянием перманентной изменчивости свойства ее объектов трудно отделимы от их состояний, смысловые образцы гибридизированы, а стратегии – не линейны. В-четвертых, необходимостью изучения механизмов, на основе которых формируется и изменяется социальная реальность.  

Все многообразие подходов к пониманию того, что же собой представляет социальная реальность сводится к определению ее как действительности социального мира, отражающей одновременно объективно существующие явления и процессы, и субъективные представления о них.

Как объективная социальная действительность она существует не зависимо от включающихся в нее субъектов. Молодое поколение наследует сложившуюся систему экономических, социальных, политических институтов, организаций, связей и отношений, образующих основу объективной действительности, с которой взаимодействует.

В то же время, исходя из феноменологического понимания социальной реальности как «всей совокупности объектов и событий в социокультурном мире как объекте обыденного сознания людей, живущих своей повседневной жизнью среди себе подобных и связанных с ними разнообразными отношениями интеракций» (Шюц, 1994: 485) она – не более, но и не менее, чем субъективная конструкция. Поэтому ее главной составляющей и основной характеристикой являются социокультурные феномены – явления в их чувственном созерцании (Новая философская энциклопедия, 2010). А в исследовании социальной реальности основное внимание уделяется процессу формирования субъективных представлений об объектах действительности и отношению к ним.

В феноменологическом подходе реализуется одна из социологических традиций, согласно которой «социальная реальность в большей мере связана с нормативно-ценностными структурами, и, следовательно, в контексте отношений «общество – индивид» подчеркивается не столько идея статусно-ролевых позиций, сколько идея смыслов-значений, которые являются составляющими конструирования и интерпретации собственного жизненного положения и личной биографии» (Грицанова, 2008: 145). В то время как другая социологическая традиция описывает реальность через структурные категории различного типа – классы, слои, страты. И создаваемая ими социальная реальность считается той самой истинной реальностью, которая «оборачивается каждому индивиду совокупностью предуготованных социальных ролей, в рамках которых с известной долей вероятности будет реализована его биография» (Грицанова, 2008: 145).

По мере взаимодействия друг с другом и с социальной действительностью, в процессе ее познания и приобретения собственного опыта жизнедеятельности в заданных структурах молодые люди не только формируют общее субъективное представление об их сущности, но и наделяют собственными смыслами и значениями. Исходя из того, что целостность реальности обеспечивается связью объективного и субъективного, то и понимание ее формирования и изменения может быть достигнуто путем анализа взаимосвязи обоих компонентов – структур и их смысловых образов. Поскольку речь идет о молодежи как становящемся социальной субъекте, т.е. интегрирующемся в многочисленные связи, структуры и отношения, то объективное для нее проявляется и в виде социально-экономических условий, определяющих ее базис, и в виде культуры. В силу инерционности ее образцов, она в известной мере выступает столь же неотвратимым, базовым условием жизнедеятельности молодежи. Регулирующая функция культуры как совокупность ценностно-нормативных представлений определяет способы ее организации в самых разных сферах (Hofstede, 2011; Аузан, 2022).

Целью статьи стало рассмотрение ключевых теоретических и эмпирических аспектов социологического подхода к исследованию формирования и изменения реальности в молодежной среде с акцентом на социокультурные его составляющие.

Методология и методы (Methodology and methods). В социальной философии и социологии накоплен значительный пласт теоретических разработок, позволяющих обосновать методологию исследования социальной реальности и роли молодежи в ее воспроизводстве и изменении – от классических подходов, восходящих к истокам феноменологии до современных концепций формирования и воспроизводства реальности. Объективность формирования реальности, обусловленная влиянием культуры и субъективность, непосредственно связанная с ее конструированием в молодежной среде, находятся в постоянном взаимодействии, как взаимодействует между собой молодежь и общество. Пространством этого взаимодействия является пространство смыслов – представлений о реальности, понимания сущностных характеристик объектов, процессов и явлений. Поэтому основным подходом стал социокультурный. А, поскольку одной из функций культуры является смыслообразование, то основой этого подхода является теоретическое обоснование конструирования и особенности воспроизводства смыслов реальности.

Исходным в понимании изменяющейся реальности является учение об экономической социальной и культурной динамике (Сорокин, 2000), об изменчивости общества, свойстве социального мира выступать перед людьми как постоянно меняющееся сочетание различных сфер реальности (Штомпка, 1996) и как следствие, о восприятии общества в движении («процессуальный образ») (Штомпка, 1996: 21).

В основу данной статьи положены теоретико-методологические разработки в области исследования молодежи в изменяющейся социальной реальности, ставшие главным приложением сил коллектива Центра социологии молодежи ИСПИ ФНИСЦ РАН (Чупров, Зубок, Романович, 2014; Чупров, Зубок, 2019; Зубок, Чупров, 2020). Обоснование  социокультурного механизма формирования и воспроизводства социальной реальности с учетом субъектности молодежи в этом процессе непосредственно связано с именем В. И. Чупрова (08.08.1938 – 18.08.2021), разработавшего концепцию молодежи как субъекта общественного воспроизводства и общественной жизни, обосновавшего ее функции в формировании и изменении социальной реальности, заложившего теоретико-методологические основы исследования социокультурных механизмов социальной регуляции (Чупров, 1994: 450-451; Чупров, 2008: 451-452).

Научные результаты и дискуссия (Research Results and Discussion). Формирование социальной реальности. Социальная реальность формируется на основе знаний индивидов и групп о ее объектах, с которыми они, так или иначе пересекается и взаимодействует. Благодаря знаниям, по П. Бергеру и Т. Лукману, возникает «уверенность в том, что феномены являются реальными и обладают специфическими характеристиками» (Бергер, Лукман, 1995). Знакомство с объективной, стоящей по выражению Э. Дюркгейма, над человеком действительностью, ее познание в процессе взаимодействий – первичный этап, на котором определяются базовые представления о явлениях, событиях, объектах. Воспринимать мир как «реальный» заставляет «действительность» внешнего мира, созданная волевым актом и упорно безразличная к намерениям людей, нежелающая подчиниться их воле и потому воспринимаемая как «принуждающая, ограничивающая и непокорная» (Бауман, 2008: 23). Но по мере познания и освоения внешнего мира, приходит понимание возможностей его преобразования и выбора. Реальными, таким образом, становятся объекты, осознанные как пространство собственной жизнедеятельности. При этом реальность может восприниматься как отчужденная и неподдающаяся контролю и изменению, либо как подвластная и свободно конструируемая. В первом случае она воспринимается как пространство самовыражения и самореализации, наполненная позитивными перспективами развития, подконтрольная и оттого безопасная. Во втором – как отчужденная и потому опасная. Причем, опасность реальности может выражаться, как в ее принудительно-ограничительной силе, так и в неопределённости и непредсказуемости.

Отражая взаимодействие не только объекта и субъекта познания, но, прежде всего, познающих субъектов друг с другом, реальность формируется как интерсубъективная. Интерсубъективность – «род коллективной реальности, выходящей за границы индивидуального, разделяемой по меньшей мере двумя субъектами и нормативно влияющей на образ мыслей и действий некоторого множества людей, в пределе – всего общества…, максимальная и единственно достижимая форма объективности, а также всеобщности и необходимости в человеческих делах и начинаниях (взаимоотношениях). Ее можно считать также мерой согласия среди людей относительно значимости тех или иных событий – как практического, так и теоретического характера» (Гречко, 2008: 122). Ключевым механизмом интерсубъективности являются многочисленные социальные взаимодействия. Они выстраиваются как «многоканальные» в том смысле, что в них вовлекаются разные поколения как носители опыта и знания и разные социальные посредники, продуцирующие и транслирующие контент в процессе коммуникации. Поскольку «сферой непосредственного социального опыта», по А. Шюцу, «выступает социальный жизненный мир внутри нашего поля действия» (Шюц, 2008: 77), то познающие и формирующие свою реальность молодые люди включаются в этот процесс «вместе с Другими в некотором общем темпоральном пространстве», разделяя «с ними и определенный сектор в общем поле действия» (Шюц, 2008: 77). Общность знаний и опыта, в действительности пережитого совместно и поэтому разделяемого, или познанного через образование, наблюдение, устные истории, но эмоционально воспринятого как собственный – интеориоризированного – делает из разрозненных, живущих своей повседневной жизнью молодых людей, общность. Принадлежность к этой общности дает уверенность в достоверности собственных знаний о наблюдаемых объектах, а пережитый совместный опыт добавляет эмоциональных красок этой уверенности. Разделяемое, так называемое «общее знание», выражаемое на языке обыденности формулами «все так думают» и «это всем известно» как раз и питает субъективную реальность.

Если постфигуративная культура (по М. Мид) с ее устойчивыми, вполне адекватными для актуального применения и потому мало подвижными конструкциями знаний и опыта, выстраивает интерсубъективность в режиме вертикальной передачи от старшего поколения к младшему, то наступление кофигуративной и постфигуративной культуры говорит о том, что в процесс добывания новых знаний и опыта включаются одновременно разные поколения, точно также столкнувшиеся с новой действительностью и стоящие перед необходимостью формирования ее образа. Главное отличие будет состоять в том, что для молодого поколения этот процесс носит характер первичного познания и освоения реальности. Соответственно, интерсубъективность формирующейся реальности не исчерпывается только горизонтальными взаимодействиями внутри молодежной когорты, а расширяется за счет взаимодействия с другими поколениями и новыми социальными посредниками. В современном обществе расширению социальной реальности служат виртуальные коммуникации. Они связывают в едином коммуникативном поле носителей самого разного опыта и знаний. На их пересечении формируются смысловые представления как «обобщенные образы объективной действительности» (Ломов, 1984: 167).

Различая вслед за У. Джеймсом знание как верование, как поверхностное знакомство и как глубокое проникновение в сущность объекта или явления, А. Шюц пишет: ««знание о» относится к тому сравнительно небольшому участку мира, о котором каждый из нас имеет законченное, ясное, отчетливое и устойчивое знание, не только по отношению к «что» и «как», но также и в отношении к «почему», особенно там, где данный субъект является «компетентным экспертом». «Знание знакомство» относится только к «что» и оставляет «как» незатронутым». Развивая эту идею
Вал. А. Луков называет знакомство и узнавание частей среды молодежью первой стадией конструирования ею социальной реальности (Луков, 2018).

Напомним, однако уточнение А. Шюца о том, что формы знания о жизненном мире, во-первых, весьма дифференцированы, во-вторых, постоянно меняются, флуктуируют, что проявляется в сознании отдельного индивида или группы и в их отношении к другим объектам. «Следовательно, объем того, что, с одной стороны, известно, значимо, понятно, и того, с другой стороны, что неизвестно, относителен; для индивида он соотнесен с его биографической ситуацией, для группы – с ее исторической ситуацией» (Шюц, 2008: 79). Это уточнение имеет существенное значение для понимания механизма формирования реальности в современной молодежной среде. Во-первых, молодежь сильно дифференцирована. Наряду с «классическими» основаниям дифференциации – гендер, возраст, регион, уровень образования и доходов, действует целый ряд других оснований, определяющих социальные и социокультурные различия молодежи. Во-вторых, не одинаков темп освоения реальности и неравенство доступа к ресурсам развития дополняется «плюрализмом культур» и «отсутствием универсалий» (Bauman 1992), вследствие чего различные группы молодежи формируют свои собственные образы реальности. Формируемая множеством познающих и конструирующих свою реальность субъектов – одна из характерных черт современного общества.

Освоение молодыми людьми социальной реальности не отделимо от понимания содержательных характеристик ее объектов, процессов и явлений социальной жизни, что предполагает рефлексирующее, осмысленное раскрытие их содержания, функций и значения для жизнедеятельности в исторической ретроспективе, в актуальной ситуации и в проекции незримо ощущаемого будущего. Смысл определяется Ю. А. Шрейдером, как «внеположенная сущность феномена, оправдывающая его существование, связывающая его с более широким пластом реальности. Определяя место феномена в некоторой целостности, смысл превращает его осуществление в необходимость, соответствующую онтологическому порядку вещей» (Шрейдер). Необходимость в этом контексте противостоит понятию случайность, отражая закономерность такого осуществления. Какой смысл имели события или явления в прошлом, что они значат в настоящем и какую роль способны сыграть в конструировании будущего определяется взаимодействием осознаваемого и бессознательного в их восприятии. Неосознанное эмоционально сопереживается. Молодой человек может логически не осознавать всю совокупность сущностных характеристик объекта, или явления, но ощущать эмоциональную причастность и разделять смысловые черты их образов. Так проявляется воспроизводство архетипических смыслов – бессознательных обобщенных смыслообразов труда, просвещения, семейного уклада, восприятия прошлого, господства, подчинения и т.д., их полное, или частичное воспроизведение в современных условиях. Конкретные смыслы обретают статус ценностей – коллективных ориентаций на следование им. В то же время «культурные ценности, относительно которых люди могут быть «взаимными», – пишет П. К. Гречко, вносят смысл (смыслы) в то, что они (люди) делают, как живут, к чему стремятся. И это делает из социального некое смыслоозначенное бытие, поле, пропитанное, насыщенное смыслом. Смыслы здесь – не просто форма, в которой социальное открывается для меня как познающего существа, а идеальноидейный компонент его содержания, интегральная составная часть социальности как таковой. Без нее мир социального становится нечеловеческой (и бесчеловечной) реальностью»… «А это значит, что любое социальное явление нужно рассматривать с учетом того, как оно воспринимается, или понимается, людьми. Это понимание является определенно законным компонентом его реального (и полносоставного) бытия» (Гречко, 2008: 118-119) Так воспроизводится менталитет – определённые свойства группы, общества, нации.

Рассматривая генезис идей в отношении понятия «смысл», его философские интерпретации, Ж. Т. Тощенко отмечает, что «смысл относится и применяется в трактовке, понимании и объяснении социальной реальности во всем ее многообразии, и в первую очередь с таким коренным и ключевым понятием, как жизнь…. Именно смысл венчает наши рассуждения о социальной реальности, о месте и предназначении человека в окружающем его социальном мире, о его роли и месте в обществе» (Тощенко, 2016: 12), при этом «одни и те же действия могут быть пронизаны различным смыслом» (Тощенко, 2016: 13).

Смысл включает в себя не только осознание цели-принципа, учитывающего ценностные ориентации и установки, но и активное участие в ее реализации. Не готовность к реализации, а сам процесс превращения цели-принципа в созидательную деятельность. И что особенно важно – смысл не может существовать вне согласования с действиями других участников, постоянно сопоставляться со смыслами других людей и в соответствии с этим продолжать следовать принятой цели, изменять ее или отказаться вовсе. Этим, продолжает Ж. Т. Тощенко со ссылкой на Э. Гуссерля, утверждается, что понимание социальной реальности зависит от того, насколько пересекаются смысловые поля участников взаимодействия (Тощенко, 2016: 14). Следовательно, социальная реальность формируется интерсубъективным смыслополаганием.

Смыслообразование – базовая функция культуры. Понимание смыслов, укорененных в базовых и социально-ситуационных характеристиках, является основанием отношения к объектам реальности, определяющим внутреннюю нацеленность на эти объекты и выбор способов взаимодействия (Чупров, Зубок, Романович, 2014, 2019). Если смысл отражает сущность объекта, то значение может говорить о том, какое место он занимает в иерархии других смыслов и какую роль играет в саморегуляции жизнедеятельности конкретного человека, или группы. Поэтому понимание социального смысла раскрывается в повседневном взаимодействии молодых людей с другими как общее представление о реальности окружающей их действительности, ее сопереживание. Так на основе личного или исторического опыта формируется осмысленное отношение людей к различным объектам социальной реальности (Чупров, Зубок, Романович, 2019). Само же отношение реализуется в двух взаимосвязанных формах – понятийной и образной, где понятийная форма, собственно, и отражает смысловые характеристики объектов социальной реальности, а образная – их абстрактное, обобщенное выражение и эмоционально-чувственное переживание. Такое понимание образа не тождественно любому мысленному образу, или утопичному по своей сути «идеальному типу» М. Вебера (Вебер, 1990: 390), а представляет собой комплексный, собирательный образ, в свою очередь выступающий основой базового отношения к реальности. «Базовые характеристики воспроизводятся из опыта прежних поколений в форме коллективного бессознательного, и закрепляются в массовом сознании, служат основаниями для формирования обобщенного эмоционального и рационального представления об объектах социальной реальности в виде смыслов и ценностей» (Чупров, Зубок, Романович, 2019). Бессознательное, обусловленное прошлым, запечатленным в психике человека (Чупров, Михеева, 2015), включает в себя архетипические компоненты культуры, которые проявляются в символической форме в образах библейских и сказочных героев, в мифах, в пословицах, в поговорках, в фольклоре, в обрядах и т.д. Закрепленные в текстах, архетипические компоненты культуры существуют «в виде совокупности прецедентов», называемых «сгустками вербализованного опыта», образующими «некоторые общие способы реагирования на очень обобщенные ряды ситуаций, своего рода социальные рефлексы или привычки, глубоко укорененные в процессе социализации» (Беккер, Босков, 1961:
180-181).

В процессе социальных взаимодействий базовые характеристики трансформируются в повседневные практики по мере осознания их соответствия индивидуальным, групповым интересам и ценностям людей. А конкретные жизненные ситуации, в которые погружены молодые люди, обеспечивают личный опыт и знания, дополняющие базовый образ реальности. Взаимодействие когнитивной, оценочной и чувственной составляющих в ходе социальных взаимодействий, определяет не только содержание образов реальности, но и силу внутреннего эмоционального напряжения, возникающего в зависимости от значимости объекта и меры реализации ожиданий, связанных с ним. Различия в реализации ожиданий, проявление неравенства и разочарование молодежи во взаимодействиях с объектами реальности, обусловленные дифференциацией их жизненных ситуацией и социального контекста жизнедеятельности, корректируют, прежде всего, ситуационное отношение к ее объектам. «Иначе говоря, в социально-ситуационных характеристиках фиксируются отклонения от базового образа как результат рефлексии повседневного опыта» (Чупров, Зубок, Романович, 2014: 188).

Сформировавшееся отношение к явлениям и объектам социальной жизни, воплощается в конкретных поведенческих предрасположенностях (диспозициях), характеризующих способы реализации молодыми людьми собственных жизненных выборов. Формирование предрасположенностей обусловлено соответствующим строением знаний, приобретаемых во взаимодействии с другими по поводу совместного познания и освоения, образуя субъективный опыт как проекцию опыта коллективного. Формирующиеся габитусы упорядочивают его и закрепляют, способствуя преобразованию в социальные практики. «Социальное становится реальностью для субъекта посредством его практик, расширяющих освоенное им пространство жизненного мира. Другими словами, из множества реальностей человек выбирает и признает (принимает) только ту, которая является результатом его собственной деятельности, разворачивающейся в системе практик. Все остальные уровни и типы реальностей являются чуждыми для него, навязанными ему извне реальностями, которые он принимает как фактическую данность» (Резник, 2008: 104-105). Сказанное означает, что освоение реальности осущестлвяется молодым человеком посредством расширения практик участия в жизни общества, вовлечения в социально-экономические, трудовые, общественно-политические отношения, проявление в них собственной субъектности.

В ходе рефлексии опыта, запечатленного в архетипах и закрепленного в габитусах, субъективная реальность приобретает связь с исторически обусловленными смыслами. На основе их взаимодействия формируется предрасположенность к традиционному типу отношения к реальности. В свою очередь, актуальный жизненный опыт молодежи, обретаемый ею в изменяющихся условиях, в большей мере отвечает за формирование современных представлений о реальности. Тем самым, расширяется пространство реальности молодежи. Следуя этой логике, можно было бы ожидать, что и поведенческие предрасположенности будут формироваться соответствующим образом: традиционные габитуальные установки станут проекцией исторических, базовых представлений, а современные – продуктом ситуативных условий. Однако в реальности эти связи не столь очевидны и однозначны. Как в опыте прежних поколений просматриваются предпосылки современных поведенческих практик, так и в современных контекстах вполне успешно воспроизводятся традиционные смыслы и поведенческие установки, подхваченные и применяемые молодежью в условиях, казалось бы, далеких о тех, в которых они были выработаны. Аналогичным - перекрестным - образом могут выстриаиваться и установки на инновацию или адаптацию. Адаптация не сводится к традиции, поскольку объектом приспособления адаптирующегося субъекта может выступать любой культурный набор, от традиционного до современного, от консервативного до либерального. А непротивление сложившимся обстоятельствам может быть обусловлено рациональными соображениями (необоснованно высокой ценой риска изменений, отсутствием «подушки безопасности» и т.д.). В свою очередь, приверженность традиционным смыслам не сводится к архаичности и не отменяет эксперименты с современными способами их реализации (например, традиционный смысл семьи при современном образе ее жизни).

В процессе развития к прежним жизненным смыслам, содержащимся в основаниях наследуемой культуры, добавляются новые. Частичное вытеснение, но чаще их взаимопроникновение, порождает новые, сложные образцы реальности. На этом фундаменте строится гибридизация как одна из ее доминантных особенностей в молодежной среде.

Многократно повторяющийся опыт взаимодействия с объектами реальности рутинизируется, а их образы и способы реагирования опривычиваются. Хабитулизация формирующихся представлений обеспечивает их встраивание в поведенческие модели не только живущих поколений, но и трансляцию другим поколениям, сохранение их в исторической памяти. Уверенность в достоверности разделяемых всеми знаний и представлений о реальности и ее проявлениях, является условием объективации.  

Габитуальные установки довольно устойчивы чтобы воспроизводиться при удобном случае, но достаточно подвижны, чтобы сохранять чувствительность к изменениям среды. Поскольку они связаны с навыками выживания в определенной социальной реальности, то обнаружение характерных форм, под которые в арсенале имеется апробированный опыт и соответствующие ему практики, обеспечивает их ренессанс. Здесь проявляется другой этап объективации – типизация и формирование обобщенного стереотипного представления о социальной реальности, когда «…в типически сходных обстоятельствах я могу действовать в сущности так же, как я действовал и раньше для достижения типически сходного результата» (Шюц, 1988: 135). «Типификации и символизации, с помощью которых мы различаем определенные страты нашего социального мира, конструируем и интерпретируем его содержание, определяем цели и порядок наших действий в нем и учитываем его воздействия на нас, весь этот ментальный инструментарий уже передан нам как переживаемый без вопросов [unquestionably given] именно в силу тех социально детерминированных схем интерпретации и выражения, которые превалируют в группе, куда мы входим, и которые мы привыкли называть «культурой» нашей социальной группы» (Шюц, 2008: 77).

Типизация реальности – поиск характерных ее черт, типичных признаков, позволяющих применять выработанные под них социальные практики. Иначе говоря, оставлять за скобками уникальные, но малозначимые характеристики, сосредотачиваясь на типичных и апробированных, используя энергосберегающие стереотипные реакции на повторяющиеся ситуации взаимодействия с реальностью, представления о которой так же стереотипизируются. И в таком упрощенном, схематизированном виде они воспринимаются как объективные, действительные. Наряду с антропостереотипами формируются и функционируют аксиологические стереотипы – «отражающие систему социально значимых ценностей отдельных индивидов, социальных групп и общества в целом. Данная система ценностей, после трансформации в аксиологические стереотипы, реализуется в ходе социальной коммуникации через функции идентификации и интеграции, которые в совокупности ориентированы на поддержание стабильности существования социальной системы…. Основанием для выделения аксиологического стереотипа … является характер направленности субъекта оценки (социального актора) в отношении объекта оценки (социальной ценности)» (Ковалев, 2009: 14).

Схематизированные образцы объектов и рисунок возможного поведения определяют рамку, через которую воспринимается реальность - фрейм. Поскольку человек сталкивается с множеством конкретных ситуаций, то знания структурируются в разветвленную систему фреймов, по-своему упрощая восприятие реальной действительности (Минский, 1979: 7).

Там, где осуществляется типизация и хабитулизация опривыченных действий, имеет место институционализация – завершающий этап объективации. Институционализированные образцы получают независимость от субъективных представлений, которыми когда-то были порождены, и функционируют как социокультурные регуляторы жизнедеятельности молодежи в изменяющейся реальности.

Противоречия формирования реальности. Поскольку социальная реальность формируется на пересечении культурного и социального опыта, будем рассматривать изменения смыслового восприятия ключевых объектов реальности группами молодежи, живущими в разных социальных условиях и приверженных различным жизненно-практическим установкам. В этой диалектической связи социального и культурного именно культура отвечает за формирование базовых компонентов смыслообразов реальности, а непосредственный социальный опыт, обусловленный социально-групповыми особенностями молодежи и вытекающими из них жизненными обстоятельствами – за его ситуативные вариации. Во взаимодействии культурного и социального, а также в самой культуре возникают противоречия. Так, несоответствие долговременных культурных и ситуативных социальных факторов порождает противоречие в способах организации социальной жизни молодежи. В наиболее общем виде это выражается в несовпадении разделяемых смыслов с возможностями их воплощения. Поскольку в этом противоречии отражаются не только коллизии, но и потенциальные возможности преодоления разными группами молодежи возникающего несоответствия по мере собственной активности, то проявляющееся неравенство отразится не только в дифференциации представлений о реальности, но и в индивидуально-групповых способах ее регуляции.

Что касается противоречия внутри самой культуры, то оно выражается в уже упоминавшемся столкновении традиционного и современного, в его непримиримой борьбе, но и в единстве. Поскольку каждое новое поколение не только воспроизводит сконструированную другими поколениями смысловую реальность, но изменяет ее путем собственной деятельности и в измененной форме передает последующим поколениям, то возникающие новые смыслы преобразуются в новые культурные образцы, становясь постепенно составной частью обобщенных образов реальности. Исходя из понимания особого статуса молодежи в общественном воспроизводстве, столкновение смыслов традиционных и современных выглядит как противоречие между субъектностью молодежи в простом воспроизводстве (преемственности смыслов и ценностей) и ее субъектностью в социокультурных инновациях и развитии. Подобные инновации часто соответствуют тому, что Бергер и Лукман называли перетолкованием прошлого для того, чтобы оно соответствовало нынешней реальности (Бергер, Лукман, 1995: 263), но сам факт реинтерпретации и появления новых смыслов отражается в изменяющейся реальности как девиация. Проблема взаимодействия традиционного и современного, новой нормы и отклонения, а также смысловых оснований современных норм и девиаций – одна из ключевых в изучении изменяющейся реальности и смысловых оснований саморегуляции жизнедеятельности молодежи в этих условиях.

Совокупный жизненный опыт, накопленный людьми, живущими в конкретном обществе на определенной территории со всеми исторически сложившимися особенностями социальных отношений, воплощается в обобщенных представлениях о реальности, фиксируется не только в образах окружающего мира, но и в поведенческих реакциях. При этом не всё в восприятии реальности подвержено рациональному осмыслению, а частично существует в виде неосознанного опыта, не отрефлексированная информация о котором «хранится» в коллективном бессознательном. Современная организация общественной жизни, предполагающая соотнесение целей жизнедеятельности, прежде всего, с рационально осмысленными средствами их достижения, сталкивается со смыслообразами, связанными с традицией. Притом, что в образах реальности можно выделить, как признаки осознаваемого, так и элементы бессознательных установок, а бессознательное в процессе рефлексии конвертируется в осознанные образы реальности, чтобы отразиться в жизненной позиции молодых людей, между бессознательным и рационально осмысленным возникает своя собственная линия противоречий. Так, в молодежной среде сталкиваются архетип «идеализации» прошлого, возведенный в ранг критерия оценки современного («Почитая старое, обретаешь новое»), архетип добра, как источник небедимой веры в лучшие человеческие проявления («Добро побеждает зло»), или архетип совести («Хоть мошна пуста, да совесть чиста») с прагматизмом и рационализмом как современной чертой молодого поколения, выделяемой самими молодыми людьми в качестве поколенческого признака. Такого рода противорчие есть в разных сферах жизни. Особенности его разрешения определяют направленность и характер изменений реальности в молодежной среде.

По мере накопления опыта и знаний о сущности и особенностях реальности, раскрываются ее стороны, обусловленные объективными процессами, т.е. социальная действительность. Познавая объективную социальную действительность, молодой человек воспринимает ее через то знание, которым располагает, поэтому сущность социальной реальности коренится в соотношении объективного и субъективного (А. Шюц) в социальной действительности. Знания распределены в обществе, но их доступность определяется, прежде всего, социальным положением и активностью самого молодого человека по его изменению. Человек осознает себя в качестве члена определенной социальной группы, обладателя определенного социального статуса, выполняющего конкретную социальную роль. Результатом осознания им своего социального положения становятся, с одной стороны, сформированные ожидания от реальности, а с другой, социальные смыслы, которыми наполняется данная в ощущениях, или конструируемая новая реальность. Между объективной и субъективной сторонами социальной реальности возникает противоречие. Оно проявляется в виде несоответствия смыслов и значений объектов реальности действительному положению дел и статусу молодежи в соответствующих структурах. Так проявляется столкновение субъективных представлений о роли и значении образования в жизни современного человека и реальным, т.е. объективно существующим образовательным статусом молодых людей, уровнем образования, квалификацией, знаниями; несовпадение объективного положения молодежи в сфере труда и характеристик ее трудовой деятельности с ожиданиями от труда и его ценностями, т.е. субъективными смысловыми представлениями;  между образом семьи, сформировавшимся в сознании молодежи и возможностями реализации его в действительности; между представлениями о функциях политических институтов, пониманием их эффективности с негативным опытом взаимодействия с конкретными властными структурами, или представителями власти; между смыслами общения и коммуникативными ожиданиями молодых людей и доминирующим режимом коммуникации, установившимся в их среде, или в общении с другими группами и т.д.

Способом преодоления противоречия объективного и субъективного является примирение с реальностью (не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней), или ее целенаправленное изменение, движимое инновационным потенциалом молодежи и новыми представлениями о должном, важном и значимом, т.е. о смыслах.

Изменение реальности и эмпирические подходы к его исследованию. Современная социальная реальность отличается «текучестью», а «изменчивый современный мир людей, наделенных свободой выбора» (Бауман, 2008) динамичен и пластичен. Изменения, являющиеся имманентным свойством и атрибутом современного мира, глобальны и развиваются в режиме ускорения. При этом их скорость, вектор и содержательное наполнение в разных обществах, сферах и группах существенно отличается. Возникающие в жизнедеятельности молодежи социальные и культурные феномены отличаются коротким периодом актуальности. Постоянное движение, в котором пребывает современная реальность, а вместе с ней и молодое поколение являются частью образа жизни молодежи, отражаются в ее восприятии и способах организации жизнедеятельности.

«Точка сборки» социальной реальности, – пишет Ю. М. Резник осмысливая природу и практический смысл социальной реальности, «образуется на пересечении двух встречных векторов – ее изменчивости и «пластичности», способности к изменению (и самоизменению), с одной стороны, и конструктивного потенциала субъекта как интегративного качества и способности перестраивать этот мир «под себя», изменяя в то же время свой внутренний мир». Поэтому «фактическим субъектом культурных процессов всегда является отдельный человек, который ведет себя не как пассивный «продукт окультуривания», т.е. механический исполнитель усвоенных им культурных образцов и норм, но и как их активный интерпретатор» (Флиер, Полетаева, 2008: 15). В этом процессе выражается социальная субъектность молодежи, осмысливающей и переосмысливающей реальность в контексте взаимодействия с изменяющимися структурами общества в изменяющихся условиях жизни, адаптирующейся к этим изменяющимся условиям и переконструирующей социальную реальность «в соответствии со своим символическим универсумом» (Луков, Павлов, 2015: 83). И, чем больше реальность осваивается как пространство собственной жизнедеятельности, тем активнее она осознается как объект возможного изменения.  

Субъектные изменения проявляются на каждой ступени конструирования в нарастающей рационализации базовых представлений и смыслов реальности, когда молодое поколение вкладывает в них другое содержание, меняет (рационализирует) свои ожидания, или способы их реализации.

На стадии смыслообразования этот процесс выражается в нарастании современного понимания сущностных характеристик, функций и значения объектов и явлений реальности - семьи, родины, образования, труда, здоровья, общения, власти и т.д. до понимания смысла собственной жизни. В процессе переосмысления меняется не только их сущностное выражение, но и значение – место в иерархии смыслов. При этом значение может быть терминальное (самоценное), когда объект выступает в виде ценности-цели, или инструментальное, прагматично воспринимаясь как средство достижения иных, более значимых целей. Изменяться может соотношение между ними.

На стадии выбора поведенческих форм – в переопределении границ нормы и отклонения, стирании сглаживании четко выраженных граней между ними и расширении тем самым возможностей достижения жизненных целей.

На стадии хабитулизации – в отходе от традиционных практик, моделирующих повторение прошлых образцов, смещении габитуальных установок в ответ на более глубокие сдвиги в образе жизни и способах ее организации (изменении соотношения габитусов активности и пассивности, индивидуализма и коллективизма, чувственности и расчетливости, активности и пассивности, постоянства и изменения, предсказуемости и риска и т.д.). Не случайно наиболее значимые, фундаментальные социальные изменения П. Бурдье связывал с изменением габитуса к определенной деятельности.

На стадии типизации – изменения проявляются как в смене стереотипов, лежащих в основании образов объектов реальности, в том числе социальных групп, общностей «мы» и «они», так и в изменении аксиологических представлений, вслед за которыми изменяются смысловые рамки восприятия реальности и выстроенные на их основе схемы интерпретации событий, явлений и ситуаций индивидуальной и общественной жизни. Изменения, таким образом, направляются на «дестереотипизацию деятельности, общения, мышления, дестандартизацию уже имеющихся наличных содержаний, проблематизацию «очевидностей», деструктурацию и деинституционализацию» с последующей их пересборкой. Их общий вектор устремлен в сторону рационализации – оптимизации оснований и форм взаимодействия с изменяющимся миром, реализуемые через неизбежное отступление от конвенционального эталонного образца. «При этом степень отклонения может различаться от незначительных изменений до формирования смысловой оппозиции» (Сорокин, 2020: 123), под которой предлагается понимать противопоставление сущностного понимания образов, действий, явлений, формирующихся в культурном пространстве молодежи институциональной модели, или конвенциональному нравственному образцу.

Институционализация закрепляет спонтанные, существовавшие в экспериментальном виде, апробируемые поначалу небольшими группами молодежи неформальные практики (Диманс, Левичева, 2018), утверждая их в качестве новой нормы вместо прежней, или наряду с ней.

Так, росло принятие практики неоформленных семейных союзов, апробация, а затем закрепление по принципу «и так тоже можно» незарегистрированного брачного партнёрства. Для многих молодых людей стало возможным примирить внутреннее стремление к жизни в партнерских отношениях, а не «соло» (Кляйненберг, 2014) с невозможностью взять на себя полноценную ответственность за создание семьи.

В трудовых отношениях утверждалось фрилансерство, имевшее смысл достижения гибкости и независимости от жестких структур и формальных контрактов. Такие практики, с одной стороны, хотя и порождают новую зависимость от случайных заработков, формируют прекарную занятость (Тощенко, 2020), но в то же время отвечают идее свободного передвижения, неуловимости, возможности быть везде и нигде конкретно. Схожим образом изменялся характер связей труда с другими объектами реальности и, прежде всего, с образованием (Cморегуляция, 2021).

Отношение молодежи к образованию также наполнялось новыми смыслами и практиками. Переосмысление и, как следствие, ренессанс переживали просветительские проекты (Ключарев, 2014), с развитием интернет-коммуникаций завоевывало сторонников онлайн образование, ставшее основой его организации во время пандемии; смысл образования утилитарно связывался с его практической ориентированностью, само оно оценивалось, исходя из конвертируемости на рынке труда, а отношение к нему рационализировалось в соответствии с образцами гиперреальности (Селиверстова, 2020).

Иными смыслами наделялось понимание власти, восприятие которой эволюционировало от традиционно сакрального образа с максимальной дистанцией, основанного на архетипическом «где царь, тут и правда», до укрепляющегося понимания власти как эффективного менеджера, избираемого путем демократических процедур и отвечающего интересам общества в целом и местных территориальных сообществ.

Переосмысливалось в сторону рационализации понимание Родины, образ которой формировался на основе современных критериев свободы и комфортной жизни (Сорокин, 2021 (a)).  

В коммуникативной сфере происходило сращивание «онлайн» и «офф-лайн» реальности, стирание граней между виртуальностью и тем, что еще недавно считалось реальностью, выступавшей нормативным образцом. А коммуникации приняли на себя роль основных средств организации жизни молодежи. Новая коммуникативная реальность разрушала прежние формы социальности и намечала новые, открывая возможность приобщения к недоступным прежде образцам и практикам, избавляя многих молодых людей от одиночества, заброшенности, скуки. При этом изменялись не только содержательные стороны общения, но и коммуникативная компетентность личности (Чанкова, 2018; Зубок, Чанкова, 2019).

Наконец, существенные изменения происходили в понимании нормы и девиации, что само по себе становится базовым основанием всего процесса переосмысления и переопределения реальности. С одной стороны, пересматривались конкретные нормы и практики (например, в восприятии возраста, или пола, в представлениях об их ролевых и статусных границах в обществе), с другой – пересматривалось отношение к самой норме как феномену реальности (Зубок, Яковук, 2008), а девиация расширяла свое значение как исключительно субкультурного явления и приобретала новую смысловую функциональность как инструмент конструирования новой реальности (Сорокин, 2021 (b)).

Итак, на каждом этапе конструирования и изменения реальности проявляется социальная субъектность молодого поколения. Включаясь в этот процесс, молодежь реализует свои ключевые социальные функции в общественном воспроизводстве, сформулированные В. И. Чупровым (Чупров, 2008: 450-451): способности к восприятию и преемственности социального опыта (непрерывность связи изменяющегося прошлого и актуального опыта, обеспечивающей целостность самой реальности), инновации (реализация потенциала изменений) и трансляции (трансмиссия воспринятого и измененного опыта следующим поколениям, закрепление его в смысловых и поведенческих структурах). Реализуя эти функции, молодежь конструирует и переконструирует социальные и социокультурные условия своей жизнедеятельности, изменяясь под их влиянием (Чупров, 2017). В этой диалектике одновременно выражается и «претензия» субъекта на коррекцию доступного ему и лишь «частично» готового к переменам социального мира и как «заявка» на личностные перемены (готовность к самоизменению)» (Резник, 2008: 111).

Как относительно самостоятельная социально-демографическая группа, молодежь рассматривается в качестве саморазвивающегося субъекта изменения реальности. Однако, как часть общества, связанная с ним множеством социальных и культурных нитей, она включена в более общий поток изменений. Поэтому в рефлексии изменений необходимо исходить из того, что молодежь является субъектом, находящимся «на границе «внутреннего» и «внешнего» аспектов социальных изменений». Внутренний аспект связан с процессом взросления и статусной переходностью, социальными и социально-психологическими изменениями, их сопровождающими, то внешний – обусловлен изменениями средовыми.  Во-первых, это глобальные изменения, охватывающие группы стран и целые континенты, связанные с резким сломом реальности – глобальные экономические кризисы, масштабные природные катаклизмы, эпидемии и войны; во-вторых, трансформационные процессы внутри конкретных обществ, обусловленные эндогенными и экзогенными факторами, но локализующиеся в рамках национальных границ, или отдельных групп. Это означает, что «в социальном мире, где пересекаются линии поведения многих субъектов … приходится играть по «чужим», зачастую навязанным правилам, лавируя между группами интересов» (Резник, 2008: 111). Во всех случаях изменяющаяся реальность, прежде всего, становится пространством неопределенности и риска, в котором теряющие позицию контроля над действиями других и их последствиями молодые люди вынуждены осуществлять функцию достраивания – «латания дыр», образовавшихся в их собственной реальности. Поскольку неопределенность характеризуется деформацией всех привычных структур, включая смысловые, и сопровождается ощущением утраты социальной стабильности и устойчивости не только социальных связей, социального статуса и социальной роли, но и в целом, утрату образа реальности как совокупности ее смысловых значений (Зубок, 2007; Зубок, Чупров, 2008; Зубок, 2008; Зубок, Чупров, Шаповалова, 2016), то речь скорее идет о реконструировании распавшейся реальности,  придании новых смыслов объективно изменившимся объектам, или своим собственным ожиданиям от взаимодействия с ними. Любая попытка выстраивания новой реальности сопряжена с риском, который проявляется в средовой и деятельностной форме – как характеристика условий жизнедеятельности в ситуации перехода от определённости к неопределённости и наоборот, и как сама деятельность в этих условиях. Чем выше неопределенность, тем выше будет и риск.

Отражаясь в сознании молодых людей в виде вынужденного опыта взаимодействия с рискогенной средой, или собственного выбора в пользу «открытой реальности» - изменчивости, спонтанности и риска как установки и основы жизненной стратегии, неопределенность становится значимым фактором социальных и культурных изменений, в том числе самих социальных механизмов их регуляции и саморегуляции. Поскольку средовая неопределенность и риск – это ситуативные характеристики жизнедеятельности, то изменение образов реальности под их влиянием также будет ситуативным. Чего нельзя однозначно сказать о предрасположенности к стабильности, или изменчивости, определяемой габитуальными установками. Они имеют более сложную природу и связаны с социально-фиксированными установками (аттитюдами) опасности и безопасности в диспозиционной структуре личности. Это делает их более устойчивыми. В соответствии с типом риска – средовым, или деятельностным, а также со степенью их выраженности характер социальной реальности будет изменяться.

Значимым ситуативными факторами изменения реальности практически всегда будут региональные и поселенческие различия. Их специфика связана как с материальными условиями среды обитания, так и с социокультурными, определяющими самосознание молодых жителей разных регионов страны и территориальных образований - урбанизированных центров – с одной стороны и небольших городов, поселков городского типа и сел – с другой. Материальные условия жизни, включая низкие доходы, инфраструктурную неразвитость, отсутствие доступных каналов социальной мобильности, заброшенность и бессобытийность большинства территорий, усиленные последствиями пандемии и санкций, противостоит небольшому числу экономически развитых территорий, в основном, крупных городов с их современной средой обитания и развитой структурой возможностей, а значит, и большей привлекательностью для молодежи. Соответственно, различается социальный и культурный контекст, а с ним и смысловое пространство реальности. Базовые культурные смыслы в таких условиях будут претерпевать изменения, преимущественно, с учетом рационализации средств достижения тех, или иных целей.

Ключевыми факторами изменения реальности стали пандемия и санкции, вызванные сначала вхождением Крыма в состав РФ, а затем и специальной военной операцией на Украине. Поскольку оба эти события, хотя и по-разному сопровождались ростом неопределенности, то их влияние также выразится в изменении смыслов и представлений о реальности, преимущественно молодежи крупных городов и мегаполисов, ориентированной на современные смыслы глобальной культуры и потребления.

Однако необходимо учитывать, что социальная реальность «пластична» лишь в ограниченном виде и у нее существуют собственные пределы изменения – своего рода «твердые» зоны, которые не поддаются целенаправленным воздействиям людей, а, напротив, остаются незыблемыми на протяжении длительного периода времени. Мы изменяем социальный мир лишь в той мере, в какой он сам способен к изменению, допуская нас тем самым к участию в программах совместной деятельности, которые мы сами не всегда выбираем, а вынуждены зачастую принимать их как свершившийся факт» (Резник, 2008: 110).

Эмпирическое исследование изменяющейся социальной реальности в молодежной среде может быть реализовано на основе нескольких принципов. Во-первых, путем классического межгенерационного анализа, т.е. сравнения смысловых и деятельностных характеристик «отцов и детей» (Чупров, Зубок, Романович, 2011; Чупров, Зубок, Романович, 2014), во-вторых, путем сравнения смысловых проекций на объекты реальности разных поколений молодежи; в-третьих, – внутригенерационного анализа как сравнения между собой компонентов образа реальности, присущего разным группам молодежи в пределах одного поколения.

Одним из продуктивных способов анализа является способ реконструкции событий с известным результатом. Его преимущество, на наш взгляд, в том, что на основе знания о последующих событиях возможно не только воссоздавать прошлую реальность, но и проследить логику ее изменений. При таком подходе появляется возможность обоснованно видеть причинно-следственные связи, когда анализ взаимодействия прошлого опыта с изменяющейся реальностью выявляет факторы перехода явления в другое состояние, например, в связи с только что начавшимся кризисом. Тогда последующие исследования отразят динамику и вектор ее изменения на этапе посткризиса. Принципы ретроспекции были применены В. И. Чупровым в работе, посвященной событиям на Украине, написанной в соавторстве с В. В. Михеевой (Чупров, Михеева, 2014) и неоднократно использовались в наших работах, в частности при анализе доверия в саморегуляции изменяющейся реальности (Чупров, Зубок, Романович, 2019).

Заключение (Conclusions). Формирование социальной реальности – развернутый во времени последовательно реализуемый процесс ее конструирования, состоящий из взаимосвязанных этапов. На каждом этапе по-своему взаимодействуют объективные и субъективные компоненты реальности: объективное в образной форме отражается в сознании индивидов и групп, а субъективное – объективируется, опривычивается, приобретает устойчивые институциональные формы и становится ориентиром в саморегуляции жизнедеятельности; наследуемые традиционные представления взаимодействуют с современными, обусловленными изменяющимся опытом взаимодействия молодежи с новыми социальными реалиями; глубинные культурные компоненты воплощаются в социальных практиках, или встречают сопротивление в силу изменившегося опыта; воспринимаемые как само собой разумеющиеся смыслы и ценности проходят через фильтр рефлексирующего сознания, соотносящего их с современными условиями и воспроизводятся молодым поколением в изменившихся обстоятельствах, или изменяются под влиянием обстоятельств.  

Исследование формирования реальности в интерсубъективных взаимодействиях дает возможность проследить не только изменение индивидуальных представлений молодых людей, но и их превращение в коллективные представления, обретающие статус реальности. Соответственно, изучая социальные условия и жизненные ситуации разных групп молодежи, обусловленные их включенностью в определенные социальные структуры и опытом взаимодействия с ними, можно увидеть связь представлений о реальности с социальными позициями, занимаемыми людьми в этих структурах. А, анализируя связь образов реальности с базовыми компонентами культуры (осознаваемыми и бессознательными, традиционными и современными, инновационными и адаптационными), проследить линию их воспроизводства и изменения.

В механизме формирования и изменения реальности задействованы те же элементы, что и в механизме саморегуляции – институциональные, социокультурные, самоорганизационные. Проявляется в этом процессе и целенаправленное формирование смыслов реальности через систему воспитания, и саморегуляция самой молодежи, движимая в разной мере осознанным смысловым выбором и неосознаваемыми установками.

Дальнейшее углубление теоретических концепций исследования этих процессов и их эмпирическая апробация является актуальным направлением в развитии социологии молодежи.