Введение (Introduction). В попытке понять современную религиозную ситуацию, охватить всю палитру мировоззрений и растущего плюрализма, мы не должны ограничиваться только традиционными и нетрадиционными религиозными взглядами. Не меньшего внимания заслуживает такая еще недостаточно постигнутая, но неотъемлемая часть религиозного ландшафта как нерелигиозность. Эта порой игнорируемая и стереотипизированная «форма разнообразия внутри разнообразия» включает в себя множество типов убеждений, практик, идентичностей, сообществ и их типологий (Lee, 2015; Quack, Schuh, Kind, 2019; Nikitaki, 2022; Podolinska, 2022).

Интерес к исследованиям нерелигиозности, неверия и секулярности постоянно актуализируется новыми эмпирическими данными, свидетельствующими как о спаде, так и трансформации различных сторон религиозного сознания, поведения и идентичности (Инглхарт, 2022; Davie, 2000; Kasselstrand et al., 2023). Религиозная непринадлежность (not belong, unaffiliated) становится все более обсуждаемой темой. По всему миру люди и сообщества стремятся по-разному отличить себя от религии, принимая идентичность, не связанную с какой-либо конкретной верой. За последние четыре десятилетия с 80-ых не аффилированные удвоились на глобальном уровне, достигнув 25,9% (21,7% в неевропейских странах, и утроение в Европе – 30,2%), став в XXI веке третьей по величине «религиозной» группой по всему миру, «новым культурным большинством» (Balazka, 2020; Religiously Unaffiliated…, 2023; Руткевич, 2020). «Nones» (дословно – никакие, тое есть религиозно не аффилированные, не идентифицированные и нерелигиозные) составляют быстро растущую популяцию, которая занимает центральное место в перманентных дебатах, касающихся секуляризации, десекуляризации, религиозных изменений и постсекулярности (Lee, 2015; Skrzypek, 2024). Но изменения затрагивают не только принадлежность. Так, согласно основному выводу мониторинга, проводимого Pew Research Center с 2006 по 2022 гг. в 95 странах, за последние годы люди становятся менее религиозными на уровне идентичности, убеждений и практик не только в США, но и многих других странах (Key Findings…, 2022). Одновременно со спадом традиционной религиозной идентичности в общественном сознании и культуре возрастает интерес к нерелигиозной идентичности, светским убеждениям и борьбе за светские права.

Появление и популяризация, начиная с 2000-ых, работ по изучению «никаких» (nones), нерелигиозных (nonreligious), неверующих и светских, способствовали зарождению новой подобласти социологии религии – «non-religion», развиваемой в первую очередь такими учеными как К. Кэмпбелл, Л. Ли, С. Булливант, Й. Куак и М. Шульц, Р. Крэган, И. Кассельстранд и Ф. Цукерман, Д. Воас, Р. Катто и другими. Проблемное поле «нерелигии» очень широко, не ограничиваясь лишь вопросами отсутствия религиозной идентичности или неверия и их типологий, оно затрагивает все стороны взаимодействия религиозного и нерелигиозного, светского, формы проявления и организации нерелигиозности и неверия, характер мировоззрения и духовных практик нерелигиозных людей. «Нерелигия» за короткий период времени обросла своей историей, основоположниками, а также проблемным полем и теоретико-методологическими трудностями, требующими разрешения.

В статье исследуются причины актуализации внимания научного сообщества к изучению нерелигиозности и секулярности в XXI в. Представлена эволюция становления, развития и институционализации нерелигии как новой области изучения нерелигиозного в западной социологии религии, во всей своей сложности, динамичности и многообразии. Рассмотрены возможные теоретические интерпретации «нерелигии» сквозь призму устоявшихся концептов, а также поиск новых теоретико-методологических подходов к изучению и пониманию многообразия нерелигиозного поля.

Методология и методы (Methodology and methods). Теоретической основой послужили ключевые идеи западных ученых-первопроходцев в исследовании феномена «нерелигии» (non-religion), не-религиозного и не-религиозности (non-religious, non-religiosity). Сюда можно отнести: классический труда британского социолога Колина Кэмпбелла «К социологии нерелигии» (Campbell, 1971); результаты работ одного из главных теоретиков феномена «нерелигии» и «общих нерелигиозных идентичностей», социолога и религиоведа Лоис Ли (Lee, 2015); специалиста в области неверия, атеизма и институционализации «исследований не-религии» (studies of non-religion), профессора теологии и социологии религии Стивена Булливанта (Bullivant, 2020); а также немецкого этнолога и антрополога Йоханнеса Куака (Quack, 2011) – одного из интерпретаторов термина «нерелигия», создателя категории «религиозно-связанное поле» (religion-related field) и реляционного подхода к нерелигии (relational approach).

Опорой для анализа «социологии нерелигии» как зарождающейся подотрасли послужил ряд обзорных работ (Wohlrab-Sahr and Kaden, 2014; Balazka, 2020; Руткевич, 2020; Podolinská and Majo, 2022; Skrzypek, 2024), посвященных теоретико-методологическим и эмпирическим вопросам распространенности «нонов», «динамичности» нерелигиозности, теоретическим подходам к интерпретации нерелигиозных феноменов.

Научные результаты и дискуссия (Research Results and Discussion). Предпосылки исследования нерелигиозного. После Второй мировой войны в «западном мире» все отчетливее стали проявляться признаки трансформации религиозности и роли религии в общественной и частной жизни, в том числе и через рост неаффилированности (Wilkins-Laflamme, 2015). Первые проявления заинтересованности в исследовании сферы нерелигиозного встречаются с конца 60-ых годов XX в (Podolinská and Majo, 2022: 448-449). Г. Вернон в своей речи, представленной на ежегодном собрании Общества научного изучения религии в Монреале в 1968 году, заявил, что категорией так называемых религиозных «nones» (никаких) в большинстве случаев пренебрегают в академических кругах (он назвал их «забытой категорией») (Vernon, 1968). Сам ярлык «не имею религии» (no religion), впервые был использован в переписи населения США в 1957 году для идентификации тех, кто не принадлежал к формальной конфессии (not belong). Изначально к «нонам» относили весьма разнородную аудиторию. Наряду с атеистами и агностиками, а также не имеющими «предпочтений» (no religious preference) и принадлежности (no religious affiliation), входили не классифицируемые и причисляемые к остаточной или «другой категории» (Vernon, 1968: 219). Вернон практически сразу ставит под сомнение легитимность нового ярлыка «никакие», так как использование того, чем оно не является, а не того, чем оно является, в качестве маркера определения очень многогранного явления может привести к ряду дискурсивных и концептуальных ошибок: 1) негативное восприятие этой группы людей; 2) декларируемая принадлежность к формальным группам (церкви, религии) не является единственным показателем уровня нерелигиозности.

Важной вехой в социологическом подходе к «нонам» является знаменитая статья Н. Гленна 1987 года, в которой содержится отчет, отображающий траекторию респондентов, сообщивших «не имею религии» в национальных опросах США с 1950-х по 1980-е годы (Glenn, 1987). Он обнаружил, что число людей, не исповедующих никакой религии, значительно возросло за предыдущие три десятилетия. Но учитывая не изученность данного феномена, определенные методологические и концептуальные трудности, Гленн предостерег от поспешной интерпретации этого явления как прямого подтверждения секуляризации.

Реакцией на все эти изменения становится знаковая работа британского социолога Колина Кэмбелла 1971 г. «К социологии нерелигии» (Toward a Sociology of Irreligion) в которой анализируются «возможности развития социологического исследования нерелигии». Кэмпбэлл намечает ориентиры для будущих исследований: необходимость детальной «идентификации, определения и описания различных форм феноменов неверия и нерелигиозности», а также разрешения возникающих на этом пути теоретических трудностей; анализ основных нерелигиозных и секулярных социальных движений; изучение взаимосвязей между нерелигией и иными сферами социальной жизни (моралью, политикой); понимание внутренних и внешних источников и функций неверия и нерелигиозности (Campbell, 1971: VII). Автор высказывает надежду на то, что его исследование наконец поспособствует формированию «традиции социологического изучения нерелигии», которая на тот момент отсутствовала (Campbell, 1971: VII-VIII).

Когда в 80-ые были проведены первые опросы ценностей международными исследовательскими программы WVS и EVS, «никакие» составляли лишь 11,3% населения мира, а Европа с 10,5% была еще далека от «исключительного случая». Религиозные ноны еще долго представляли собой небольшую часть населения во многих странах, в том числе и США, где до середины 1990-х они составляли лишь 5-10% общей численности населения (Balazka, 2020; Bullivant, 2020). Их было достаточно, чтобы заметить, но слишком мало, чтобы заслужить устойчивое социологическое внимание. Слабый социологический интерес к нерелигиозности коренился как в разбросанности, «зачаточности» самого этого явления, так и в том, что «аналитически определить объект, который прежде всего характеризуется тем, чем он не является, проблематично» (Wohlrab-Sahr and Kaden, 2014). К тому же быть атеистом или иным нерелигиозным человеком «считалось самоочевидным; как естественное состояние зрелых цивилизованных людей (и многих ранних социологов) оно вряд ли требовало какого-либо обсуждения, не говоря уже о объяснении» (Campbell, 1971: IX; Bullivant, 2020). 

Согласно отчету «Картографирование религиозных нонов в 112 странах», менее чем за четыре десятилетия с середины 80-ых доля «никаких» удвоилась на глобальном уровне, достигнув 25,9% (21,7% в неевропейских странах) и утроилась в Европе (30,2%). Географически религиозная непринадлежность постепенно становятся широко распространенным явлением, особенно в регионах Европы, Восточной Азии, Северной Америки и Австралазии. Эта цифра растет с каждым годом, а в некоторых странах «ноны» уже составляют солидное большинство (Balazka, 2020). Социально-демографический портрет «нона» следующий: это в среднем белый молодой мужчина, поколения «зуммеров» или «миллениалов», живущий в крупном городе и имеющий более высокий уровень образования. Уровни и формы проявления религиозности «никаких», а также некоторые факторы (пол, возраст, образование) могут варьироваться и даже нивелироваться в зависимости от региона, историко-культурного, экономического, социального и политического контекстов (Voas and McAndrew, 2012; Lewis, 2015; Lee, 2018; Руткевич, 2020; Balazka, 2020). Стоит отметить, что, хотя число нерелигиозных людей велико и растет по всему миру, их доля в целом среди населения сокращается, поскольку среди нерелигиозных уровень рождаемости ниже среднего.

Первое увеличение научного внимания к «нонам» было зафиксировано в период с 2004 по 2013 год, но начиная с 2015 года дискуссия вступила в более динамичную фазу, отмеченную диффузией исследовательских центров и программ, специально ориентированных на научное изучение «не-религии». Возникает растущее осознание множественности, сложности и размытости позиций, скрываемых за ярлыком «религиозных никаких» и в целом нерелигиозных (Lee 2014; Balazka, 2020; Podolinská and Majo, 2022; Руткевич, 2020). Появляется желание разобраться в причинах такого рода тенденций и раскрыть ценностно-мировоззренческую составляющую не аффилированных.

Пытаясь понять, почему ситуация изменилась и после десятилетий тишины в социологии религии не просто возник интерес к нерелигиозным вопросам, а произошла полноценная «институционализация» новой сферы, можно предположить следующую группу взаимосвязанных факторов (Balazka, 2020; Bullivant, 2020; Skrzypek, 2024):

1. Прогрессивный рост категории «никаких» (nones) и осознание множественности идентификационных и мировозренческих позиций, скрываемых за этим ярлыком;
2. Популяризация атеистического дискурса в массовой культуре и академической среде, активизация самосознания неверующих, рост разнообразных организационных форм секулярности и неверия в начале 2000-ых (новый атеизм, движение Брайтс, научный скептицизм, пародийная религиозность и др.);
3. Возрастающая роль «никаких» в контексте продолжающихся дебатов о секуляризации, индивидуализации и религиозной ситуации в целом (концепты спада, роста, изменения религии и духовности).

Институционализация «нерелигии» как самостоятельной подотрасли. Опираясь на концептуальные положения работ Р.Метнона и П.Бурдье, Булливант показывает, как произошел переход от актуализации и роста научных работ в области исследования нерелигии к полноценной «институционализации» подотрасли «социологии нерелигии» под влиянием внутренних и внешних взаимосвязанных процессов (Bullivant, 2020: 14-16).

Внутренний процесс – формирование архитектуры «профессиональных структур» среди ученых-нерелигиоведов, включающий в себя создание специализированных сетей, семинаров, конференций, учебных программ и журналов. Этот процесс предполагает «дифференциацию» предмета от других областей социологии религии через критику прежней позиции «недооценки» и «маргинализации»; через уточнение и разъяснение ключевых терминов, пересмотр существующих теоретических основ и/или создание новых; выявление особенно влиятельных и новаторских текстов или фигур. По мнению Булливанта, в свое время такого же рода дифференциация и препятствия были на пути формирования исследований новых религиозных движений (НРД) как полноценной академической подотрасли в 1970-х годах. С другой стороны, институционализация предполагает внешний процесс признания и «легитимации» новой подотрасли со стороны более широкой дисциплины (социологии религии), обладающей «академическим капиталом» (по Бурдье). Быстрый рост социологии нерелигии во многом обязан этому двойному процессу институционализации (Bullivant, 2020).

Более подробно, одним из главных «внутренних» аспектов на фоне появления устойчивого потока публикаций о нерелигиозном стало основание в конце 2008 г. Лоис Ли «Сети исследований нерелигии и секулярности» (NSRN). Через год (2009) была проведена конференция «Нерелигия и секулярность: новые эмпирические перспективы», признанная первым существенным мероприятием, посвященным этой теме. В эти два обобщающие термина (non-religion and secularity) авторы конференции вкладывают целый комплекс точек зрения, опыта и институциональных механизмов, начиная с атеизма, агностицизма, безразличия и «нейтралитета» к религии, до некоторых форм и аспектов секуляризма, гуманизма и самой религии.

В 2011 г. NSRN организует виртуальную конференцию под названием «Терминология для исследований нерелигиозности и секуляризма», итогом которой стала разработка глоссария, призванного продемонстрировать понимание сообществом NSRN основных терминов, отражающих нерелигиозные смыслы: атеизм, нетеизм и секулярность, а также различные вариации с понятием «религия»: areligious, anti-religious, irreligion, unreligion и non-religion. «Non-religion» интерпретируется широко как «что-то, что определяется прежде всего тем, что оно отличается от религии». Нерелигия может принимать как явные (explicit), четко сформулированные или систематизированные формы (атеизм, агностицизм, индифферентизм, гуманизм), так и скрытые (implicit), как в случае с никакими, не аффилированными (Lee, 2011: 2-4). На этой же конференции Й. Куак, предвосхищая реляционный подход, акцентирует внимание на том, что задача «нерелигии» не в том, чтобы противопоставить веру неверию или религию атеизму, а в том, чтобы на единой основе (мировоззрение, смыслы, ценности) «подорвать эти оппозиции, подготовив почву для способов выявления сходств между формами религиозности и нерелигиозности, а также различий внутри различных форм нерелигиозности или неверия» (Quack, 2011).

В качестве обобщающей категории для изучения всего многообразия нерелигиозного применяют разные термины (неверие, свободомыслие, секулярность), но во многом благодаря научной деятельности Кэмпбэлла, Ли, Булливанта и Куака наиболее устоявшимся сейчас на Западе является «нерелигия» (irreligion или non-religion). Под которой может пониматься: 1) отсутствие религии; 2) враждебность религиозным принципам (реакция против доминирующей религии); 3) нерелигиозное поведение и сознание, отсутствие или отвержение религиозных убеждений или практик; 4) множество нерелигиозных позиций (атеизм, агностицизм, скептицизм, рационализм, секуляризм, не аффилированность). Согласно Ли и Булливанту, нерелигия представляет собой сравнительно недавний академический зонтичный термин, который главным образом относится к «феноменам, которые в первую очередь идентифицируются отличием от религии, включая и те, которые отвергают религию» и включает в себя широкий спектр социальных и культурных проявлений атеизма, агностицизма, безразличия, нерелигиозности в плане отсутствия практик и принадлежности (religious non-practice and non-affiliation), светскости и других «смежных с религией» тем (Bullivant and Lee, 2016; Bullivant, 2020: 2-3). В зависимости от закладываемых смыслов и теоретических подходов, существуют разные способы написания этого термина – слитно, раздельно, через дефис или со скобками («non-religion», «(non-)religion», «(non)religion» и «non religion»). Так понятие «non-religion» может интерпретироваться как в узком, так и в широком смысле.

В первом случае – исследования, сфокусированные на отсутствии институциональной идентичности (аффилированности,  принадлежности к конкретной религии, конфессии), где в центре внимания так называемые общие нерелигиозные идентичности/категории («generic nonreligious identities») (Lee, 2014), куда относятся: «никакие» (nones и dones); «не имеющие религии» (no religion); «нерелигиозные» (non-religious, not religious); «ничего особенного» (nothing in particular); «не-принадлежащие», «религиозно не-аффилированные» (no religious affiliation, non-affiated, religiously unaffiliated); «вне конфессии», «ни к какому вероисповеданию» и т.д. В этой интерпретации слово «нерелигия» зачастую пишется через дефис («non-religion» или «non-religious studies») с акцентом на «nones» (никаких).

Во втором случае, нерелигия – это более широкая сфера исследований, посвященная всему многообразию нерелигиозных феноменов, форм и уровней нерелигиозности, секулярности, нерелигиозной духовности и свободомыслия (включая описанных выше религиозно не аффилированных): «никакие», нерелигиозные, неверующие (атеисты, агностики, апатеисты, игностики, нетеисты), антиклерикальные и антирелигиозные, вольнодумцы, секулярные, рационалисты, скептики, светские гуманисты, рационалисты, натуралисты, материалисты, пародийные религиозности, индифферентные, колеблющиеся (с уклоном в неверие), SBNR (духовные, но не религиозные), внеконфессиональные  верующие, духовные искатели и т.п. Для этой области важен анализ всего диапазона отношений к религии от враждебного до нейтрального и альтернативного; всех вариантов нерелигиозности по трем показателям (сознание, поведение и идентичности), как в отдельности, так и вместе (что встречается очень редко); а также – всех форм функционирования организованных нерелигиозных сообществ (Lee 2014; Quack, Schuh, Kind, 2019).

За последние полтора десятка лет нерелигиоведческая «профессиональная архитектура» увеличилась в масштабах и стала более разнообразной (Bullivant, 2020; Skrzypek, 2024): проведение ежегодных тематических международных конференций; появление рецензируемых журналов («Secularism and Non-religion» в 2012 г. и «Secular Studies» в 2019 г.); запуск исследовательских сетей со схожей проблематикой (к примеру, в 2014 г. появляется «The International Society for Historians of Atheism, Secularism, and Humanism», ISHAS); создание в 2015 г. издательской серии книг под названием «Религия и другие: исследования религии, нерелигии и секулярности»; грантовая поддержка различных проектов и исследовательских программ в области изучения нерелигии и неверия; появление крупных междисциплинарных публикаций, монографий и справочников по атеизму, секуляризму и нерелигии. На ежегодном собрании «Общества по научному изучению религии» и «Ассоциации религиозных исследований» (SSSR/RRA) в 2018 году были организованы специальные сессии, представлено несколько докладов, непосредственно посвященных аспектам нерелигиозного и связанных с нерелигий областей (non-religion-related areas) (Bullivant, 2020). Произошло признание «нерелигии» со стороны религиоведов как самодостаточной области исследования.

Теоретико-методологические трудности, подходы и альтернативы. Безусловно, предложенные выше интерпретации термина «non-religion» не являются универсальными, устраивающими всех ученых, исследующих нерелигиозное. Даже сама Л. Ли отмечала в ранних своих работах, что: «На данном этапе причиной использования термина «non-religion» является прагматическое решение. У нас просто нет лучшего слова, чтобы описать эти позиции, поскольку настоящий вопрос заключается не в концепции, а в том, сколько еще эмпирической и теоретической работы еще предстоит сделать» (Lee, 2012: 133).

До сих пор остается открытым вопрос о том, стоит ли объединять все многообразие форм неверия, нерелигиозного и секулярного мировоззрения, способов идентичности, деятельности, организации и отношения к религии под общим названием, и как должна звучать тогда такая потенциальная категория (Skrzypek, 2024: 56-57). Как отмечает А. Тэйвс, изучение «нерелигии» помогает нам выйти за рамки атеизма и «неверия», но в то же время вводит новые проблемы (Taves, 2018). По мнению Кэмпбэлла, трудность заключается уже в том, что «в социологии религии нет единого мнения относительно понимания сути религии, а нерелигия в свою очередь определяется прежде всего ссылкой на религию» (Campbell, 1971: 17). К тому же вызывает сомнение бинарное восприятие, предполагающее наличие четких различий между религией и нерелигией (Taves, 2018; Cotter, 2020). Такого рода скепсис порой приводит к призывам вовсе отказаться от попыток определить, как религию, так и связанные с ней явления (включая нерелигию, атеизм и секулярность) (Jong, J. 2015).

Альтернативой субстанциональному взгляду на природу нерелигиозного становится «реляционный подход» (relational approach), в основе которого лежит теория «религиозного поля»
П. Бурдье (Quack, 2014; Skrzypek, 2024).
В своей работе Кэмпбелл указывал путь к реляционному взгляду на нерелигию как ответ на религию, как область исследования взаимосвязи между определенными религиозными установками и нерелигиозным отношением к ним (Campbell, 1971). Наиболее полно данный подход разрабатывается Йоханнесом Куаком, автором ведущей интерпретации термина «нерелигия» и создателем термина «религиозно-связанное поле» или «поля, связанное с религией» (religion-related field), то есть поля отношений, взаимодействий, коммуникаций, связей религиозного и не нерелигиозного (Quack, 2014). В публикации «Очерк реляционного подхода к «нерелигии»» он заявляет, что «нерелигиозность» следует понимать не как нечто сущностное, имеющее четкие характеристики, а как термин, используемый для обозначения различных способов установления связи между религиозной сферой и позициями, считающимися внешними по отношению к этой сфере. Нерелигиозное (non-religious) можно определять через его «отношение к религиозному, эмпирически изучая арены конфликтов, где отношения устанавливаются между ними обоими» (Wohlrab-Sahr and Kaden, 2014). То, что составляет отношения между религией и нерелигией, всегда зависит от конкретных условий времени и пространства (Quack, 2014: 448-450). Но стоит помнить, что «поле, связанное с религией» не затрагивает всех аспектов изучения нерелигиозного (Skrzypek, 2024).

Чтобы уйти от бинарности и субстанциональности, Тэйвс предлагает найти в качестве обобщающего термина что-то иное, более широкое: «мы не можем сравнивать религию и нерелигию, не указав всеобъемлющую рубрику, которая охватывает их обоих, так же как мы не можем сравнивать яблоки и апельсины без концепции фруктов» (Taves, 2018). Таким основанием может служить «горизонтальная трансцендентность» как глубоко значимый личностный опыт, выходящий за пределы нерелигиозного, религиозного и духовного (Coleman et al. 2013). Булливант и Ли предлагают в качестве зонтичного термина «экзистенциальные культуры», охватывающие теистические, атеистические, гуманистические и другие нерелигиозные субкультуры, акцентирующие внимание на экзистенциальных практиках и убеждениях (Bullivant and Lee, 2016). Логическим завершением таких поисков, фокусирующихся на «экзистенциальном», на «предельных» или «больших вопросах» (big question, BQs), согласно Тайвс может служить выбор в пользу термина «мировоззрение» как более понятного и широко используемого не только в академической среде (Taves, 2018).

Схожей позиции придерживаются Крагэн и Маккаффри (Cragun and Mccaffree, 2021), предлагая заменить термин нерелигия на мировоззрение как нейтральную в оценках категорию, вбирающую в себя как религию, так и нерелигию. Это позволит сосредоточиться на положительной сути идентичности нерелигиозных людей. Структуру мировоззрения, по их мнению, должны составляют ответы на вопросы онтологии («факты», что реально), эпистемологии (приобретение знания), аксиологии (мораль и ценности), праксиологии (как должны вести себя отдельные лица и общества) и космологии (верования «дожизненную» и загробную жизнь).

В след за поиском обобщающей исследовательской категории, возникает ряд иных теоретико-методологических проблем, связанных с пониманием многообразия нерелигиозных идентичностей и их классификации. Стоит учитывать динамический аспект нерелигиозности, фактор религиозной целостности во времени, уровень стабильности или подвижности идентичности (Hout, Smith, 2015; Schwadel et al., 2021;). Ведь кроме более определенных позиций (атеисты, гуманисты и агностики), существует целый спектр «нечеткой» (размытой) маркировки (fuzzy labelling), куда могут входить «невоцерковленные» и «неаффилированные» верующие, «культурно религиозные» (Davie, 2000; Podolinská, Majo, 2022),  «лиминальные ноны» (те, кто перешел из состояния «неаффилированного» в «аффилированное» и обратно) (Wilkins-Laflamme, 2015), отдельные типы атеизма (Baker, Smith, 2009; WilkinsLaflamme, 2015), «духовные искатели» (Balazka, 2020). Показательны в этом плане недавние результаты исследований Й.Куака и М.Шульца в Южной Азии (Бангладеш и Индия), которые демонстрируют, как люди могут не верить в бога(ов), не заниматься религиозными обрядами, но в тоже время идентифицировать себя как мусульман или индуистов и одновременно атеистов (Quack and Schulz, 2023).

Бум нонов, рост статей о нерелигии и проявившиеся теоретико-методологические проблемы актуализировали продолжающиеся дебаты между сторонниками трех подходов к пониманию религиозной ситуации – подъема, упадка и изменения религии, религиозности и духовности (Podolinská, Majo, 2022; Skrzypek, 2024). Осмысление нонов и нерелигиозных тесно связано с распространенными нарративами о переходе к более/менее светскому обществу (независимо от того, понимается ли это как хорошее или плохое развитие). Примечательно, но и те, кто рад таким изменения, и те, кто их боится, находят статистическое подтверждение своих нарративов на одних и тех же опросах и тенденциях (Ramey and Miller, 2013).

Так, невзирая на динамику снижения религиозной идентичности и практики, некоторые ученые заявляют о религиозном возрождении, десекуляризации, депривации и ресакрализации религии, росте спроса на религию, духовность, веру в трансцендентные сущности (Heelas, 1996; Knoblauch, 2003). С другой стороны, приводятся аргументы в пользу религиозного упадка, форсированного поэтапного процесса секуляризации в большинстве стран мира, включая США, которые долгие годы служили контрпримером эффекта модернизации – спад количества верующих в Бога, детрадиционализация, недостаточная передача религиозных убеждений из поколения в поколение, прогрессивный рост «никаких» (Инглхарт, 2022; Dobbelaere, 2002; Bruce, 2006; Wilkins-Laflamme, 2015; Voas, 2015; Balazka, 2020; Kasselstrand et al., 2023). В тоже самое время, другие ученые интерпретируют те же явления как признаки религиозных изменений (Berger, 2012; Luckmann, 1990; Hout, 2017; Podolinská, 2022). С их точки зрения увеличение доли религиозно не аффилированных людей свидетельствует о растущей индивидуализации религии и духовности, о нереализованном запросе на «рынке религиозных идей и организаций» в современных обществах, с тенденцией к более персонализированным, «самодельным» формам религиозности, к сохранению личной веры и практики (Davie, 2000; Levin et al., 2022; Podolinská, 2022).

Но в каждом из этих подходов нерелигия зачастую рассматривалась лишь как индикатор чего-то другого (процесса модернизации или плохо развитого религиозного рынка), но не как самодостаточный феномен (Wohlrab-Sahr, Kaden, 2014). Как отмечает Ли, все вышеупомянутые подходы сосредоточены на обнаружении традиционных или новых проявлений религиозности за светскими фасадами, а не на исследовании того, как на самом деле проявляется нерелигиозность и секулярность определенных групп населения (Lee, 2015: 56-57). Необходимо фокусироваться не на самой религии или упадке религии к нулевой точке, а на том, как религиозные явления перестраиваются и переформировываются в светских условиях, в том числе и за счет появления и развития общих нерелигиозных категорий идентификации (ОНК), за которыми стоит не «ничто», а «нечто» существенное, требующее дальнейшего глубокого межпарадигмального изучения (Lee, 2014).

Есть и синтетический подход, сторонники которого считают, что несколько интерпретаций могут быть правильными, что религиозность одновременно и снижается, и меняется (Bullivant, 2020; Tromp et al., 2020; Balazka, 2020: 5). Такие ученые акцентируют внимание на комплексном изучении «светскости» и «постсекулярности», признавая наличие «светских верований» и «инноваций в религии», проявляющиеся во внутренних изменениях и трансформациях религиозных традиций и сообществ. Так Е. Д.Руткевич, опираясь на концепцию «религиозной сложности» для описания мозаичности и неоднозначности (не)религиозной ситуации, указывает на одновременное присутствие всех трех процессов в современном мире: религиозного упадка, роста и изменения (Руткевич, 2020). Действительно, в чистом виде нерелигиозность – весьма редкое явление. В современном сознании, опыте, поведении или идентичности всегда будут присутствовать в разных пропорциях те или иные аспекты религиозности и/или духовности, как и наоборот – в любой из форм традиционной религиозной идентичности всегда будут содержаться как светские, так и нетрадиционные религиозные атрибуты.

В итоге, в нарастающей сложности религиозной ситуации, неопределенности и динамичности границ и множественности взаимоотношений между сферами религиозности, духовности и нерелигиозности (Руткевич, 2020; Podolinská, 2022), возникает необходимость в поиске новых методологических подходов и предложений к изучению нерелигиозного. По мнению Татьяны Подолинска, без пересмотра и «переопределения всех категорий маркировки, используемых для обозначения профиля современной религиозности, духовности и нерелигиозности, мы вряд ли сможем использовать термин «ноны» (nones) в собственном смысле» (Podolinská, 2022: 447). Для этого вначале стоит обратить внимание на качественные исследования и сосредоточиться на конкретных историко-культурных кейсах, многоплановых этнографиях. Для оценки реального масштабы и характеристик бриколажа среди «нонов» необходимо «расширение диапазона рассматриваемых убеждений и позиций» (Balazka, 2020), а также системы показателей и индикаторов, позволяющих респондентам лучше выражать различные сверхъестественные, антирелигиозные и светские мировоззрения (Taves, 2018). Важно также учитывать динамику, историко-культурные, политические «контексты» взаимодействия религиозного и нерелигиозного как на индивидуальном, так и на групповом уровнях (Quack et al., 2019; Podolinská, 2022; Skrzypek, 2024). Для полноты исследования нерелигии, наряду с опросами, следует использовать различные «мультиметодологические подходы» – качественные методы из психологии, антропологии, этнографии, позволяющие косвенно изучают ответы участников (Järnefelt, 2020; Hagström and Copeman, 2023). Для усовершенствованной этой новой области знания требуется разработка междисциплинарных перспектив и методологий, а также расширение исследований с целью включения большего разнообразия социокультурных условий проявления нерелигии (Quack, 2014; Bullivant et al., 2019; Catto et al., 2023).

Заключение (Conclusions). Осторожная академическая заинтересованность к малочисленной категории религиозно не аффилированных в конце 1960-ых сменилась со временем пристальным вниманием к вопросам нерелигиозности и неверия. Достигнув своего пика к 2010-ым, этот интерес нашел свое логическое завершение в зарождении и институционализации новой области исследования – социологии «нерелигии». Нерелигия – современная подотрасль социологии религии, предметом которой является все многообразие, сложность и динамичность нерелигиозных феноменов, форм их развития и проявления. Нерелигия фокусируется на постижении разных уровней и элементов нерелигиозности, неверия и секулярности (в аспектах сознания, мировоззрения, поведения, идентичности и опыта). Нерелигия затрагивает широкое поле альтернативных типов отношения к религии и духовности – от негативных, оппозиционных и критических, до скептических, нейтральных и плюралистических.

Становлению и развитию новой сферы исследования способствовали определенные факторы и процессы. На фоне очевидного прогрессивного роста общих нерелигиозных идентичностей (никаких, нерелигиозных, не имеющих религии), происходит постепенное понимание их внутреннего многообразия, сложности и динамичности. Начиная с 2000-ых появляются организованные формы секулярности и неверия, а в массовой культуре и научном сообществе актуализируется атеистический дискурс. Тенденции спада и изменений традиционной религиозности обнаруживаются со временем не только в идентичности, но и практиках и убеждениях у населения по всему миру (не ограничиваясь Западом).  Это находит свое отражение в различных порой противоположных по смыслу интерпретациях в рамках продолжающихся дебатов вокруг секуляризационной парадигмы. Очевидно, нельзя не учитывать в современном мире всплески традиционной религиозной идентичности и возрождения религии, но все же основными тенденциями последних двух десятилетий являются сложные (лоскутные), нестабильные и зачастую размытые симбиозы разнообразных форм индивидуальной религиозности, духовности и нерелигиозности, с акцентом на свободный плюралистический поиск (в первую очередь молодежью) новых внеинституциональных светско-духовных путей развития и практик, новой сакральности. Пропорциональное соотношение этих векторов в сознании зависит от суммы внешних и внутренних детерминант – конкретного историко-культурного, правового, политического и экономического контекстов, а также от образовательной системы, семейного воспитания и личного опыта.  

Все эти взаимосвязанные процессы способствовали институционализации и легитимации нерелигии, «дифференциации» ее предмета. Основоположники не-религиоведения (Л. Ли, С. Булливант и Й. Куак) формируют специализированные сети и сообщества, проводят семинары, конференции, запускают учебные программы и гранты, открывают журналы и книжные серии. Происходит уточнение ключевых терминов, классификаций, и пересмотр существующих теоретико-методологических основ и/или создание новых. Наряду с субстанциональным бинарным подходом к изучению нерелигии возникают «реляционный» и «мировоззренческий». Появляются скептические взгляды на поиск обобщающих категорий, ярлыков и классификаций нерелигиозной идентичности ввиду их размытости, многогранности и подвижности.

Прошло более 40 лет с момента выхода книги Кэмпбелла в 1971 г., и вот, по словам Ли, она была «канонизирована как основополагающий текст …, призванный выдвинуть на передний план и узаконить новую волну социологии нерелигии» (Lee, 2013: 180). 
В предисловии к переиздаю 2013 г. Кэмбелл, опираясь на возросшее в насколько раз количество ссылок на свою работу, заключает, что его надежды относительно «традиций изучения нерелигии» скорее всего оправдались. Как отмечает С. Булливант, если еще недавно в 2008 г. в крупнейшем справочнике по социологии религии изучение атеизма, секулярности и нерелигиозности объективно описывалось как «скудное, фрагментарное и недооцененное», то спустя всего десятилетие эта ситуация кардинально изменилась. Теперь существует специфическая, «постоянно растущая и диверсифицирующаяся (методологически, теоретически, географически) исследовательская литература», а исследование нерелигиозности стало более «институционализированной и устоявшейся подобластью социологии религии» (Bullivant, 2020: 86). И это не удивительно, ведь глубокое понимание специфики возникновения, функционирования и развития различных форм нерелигиозности и секулярности приближает нас к ответам на более широкие вопросы о религиозной ситуации в современном мире, об уровне и характере религиозности, и в целом – о будущем религии.