Введение (Introduction). Нестабильность экономического и социального развития современного мира, нарастающая геополитическая напряженность, возникающие повсеместно затяжные военные конфликты формируют «кризисный контекст» современного общества (Riad et al., 2022), провоцируя риск развития тревожно-депрессивных расстройств и дисфункций (Barkowski et al., 2016) у молодежи, в особенности у молодых людей в возрасте 18-24 лет (Нестик, 2023; Фролова, Рогач, 2023). Студенты, разделяющие в качестве ориентиров развития общества сильную государственную власть, чувствуют себя в большей безопасности, чем студенты, ориентированные на соблюдение прав человека, толерантность и высокий уровень жизни (Дидковская и др., 2022).

Снижение социальной и эмоциональной адаптации студентов связано с ростом популярности интернет-коммуникаций, интернет-обучения и взаимодействия, сокращением объема «живого» межличностного общения в жизни молодежи, рискогенным воздействием визуального контента (Шмарион, Землянская, 2022). Студенчество в силу возраста и условий подвержено стрессам и негативному влиянию социальной неопределенности. Особенно часто у молодежи проявляются страхи за свою жизнь, за жизнь близких и социальное будущее (Певная и др., 2022; Филоненко, 2024; Сушко, 2023). В дополнение у молодых людей часто возникает страх негативной оценки и социальных неудач (Ральникова, 2020), субъективное ощущение нехватки социальных навыков (Ениколопов, Григорьева, 2016). Подобные страхи приводят к существенным ограничениям в самореализации молодых людей во всех сферах жизнедеятельности, в том числе в учёбе и работе.

Социальная тревога – состояние эмоционального дискомфорта, страха и беспокойства по поводу социальных ситуаций и взаимодействий с другими людьми (Краснова-Гольева, Холмогорова, 2011). Социальная тревога сопровождается выраженными физическими проявлениями, в числе которых могут возникать тошнота, дрожь, головокружение, повышенное потоотделение, диарея, ощущение нехватки кислорода и т.п.  Пусковым механизмом социальной тревоги становятся ситуации социального взаимодействия, при которых человек находится в центре повышенного внимания или его могут негативно оценить, либо же отвергнуть окружающие. При выраженной социальной тревоге социальные ситуации и контакты с другими людьми избегаются, что может привести к апатии и депрессивным симптомам, дефициту социальных навыков (Сагалакова, Труевцев, 2012; Сагалакова, Стоянова, Труевцев, 2014), что в итоге вызовет социальную и эмоциональную дезадаптацию (Краснова-Гольева, Холмогорова, 2011), снизит качество жизни. В свою очередь, повышенная социальная тревожность – это «трудное испытание в юности» (Ральникова, Шамардина, 2020), которое может привести к формированию бесперспективного образа психологического будущего и социальной изоляции (Мареева, 2022). В кризисных условиях развития общества позитивный образ будущего и социальная сплоченность – значимые факторы повышения жизнестойкости личности.

Студенты, проживающие на территориях вооруженных конфликтов и приграничных территориях, психологически вовлечены в экстремальные, угрожающие жизни ситуации (Абакумова, Рядинская, 2017). Тревожно-депрессивные реакции, психосоматические расстройства, нарушения социальной адаптации возникают как последствия переживания военных конфликтов и могут носить долгосрочный характер (Лопатина, 2023). Военная обстановка влечёт за собой высокую неопределенность, провоцирующую стресс-фактор, под воздействием которого возрастает общая тревога (Захарова, 2020) и социальная тревога, в частности. Изучение социальной тревоги у студентов, проживающих в кризисных условиях развития общества – это еще и изучение социального самочувствия значимой части общества, студентов (Барейша, 2014). Повышенная социальная тревожность – фактор развития социальной дезадаптации, и для предотвращения явления массовой дезадаптации необходим мониторинг социальных настроений студенчества.

Методология и методы (Methodology and Methods). Методологической основой нашего исследования выступает теория поколений, разработанная В. В. Радаевым, Т. Шаниным, Д. Твенге и др. В ней исследователи предлагают отойти от классического временного периода формирования поколения в 20-25 лет и перейти к периоду в 10-14 лет, возможности обоснования неравномерных поколенческих шагов. Всё это связано с уменьшением продолжительности исторических процессов, резким, а порою и скачкообразным увеличением интенсивности технологических и социальных пертурбаций современной действительности и человеческой жизнедеятельности (Радаев, 2019; Шанин, 2005; Твенге, 2019). Следовательно, необходимость обращения к контексту жизненного мира современного российского студенчества и его социального самочувствия существенно возрастает из-за быстрой смены поколений. Следует отметить некоторые работы психологов и социологов (Авксентьев и др., 2008; Вишневский, Нархова, 2016; Филоненко, 2024), в которых категория «социальное самочувствие» трактуется как консолидированная характеристика индивида или группы, обусловленная социальными обстоятельствами и явлениями.

Изучение социального самочувствия особо важно в условиях геополитической напряженности, военных конфликтов, нарастающих угроз глобального терроризма и применения ядерного оружия (Барейша, 2014; Фролова, Рогач, 2023; Сушко, 2023). Последствия пандемии в виде повсеместной цифровизации высшего образования (Буланова, Великая, 2021), которая актуальна по сей день, рост интернет-коммуникаций, уменьшение живого общения, появление и расширение виртуального общения с искусственным интеллектом – факторы, способствующие снижению социальных навыков молодежи; данные факторы также могут усиливать социальную тревожность и эмоциональную дезадаптацию молодежи, ухудшать ее социальное самочувствие (Riad et al., 2022). В кризисных условиях, когда сплоченность общества выступает повышающим психологическую устойчивость фактором (Лопатина, 2023), изучение социальной тревоги, социальной дезадаптации и социофобии может выявить векторы повышения социального и психологического благополучия молодежи.

Наше исследование выполнено на пересечении двух актуальных областей науки: психологии и социологии. Цель исследования – изучение проявлений социальной тревоги и социофобии, которые обусловлены военными действиями, у российской студенческой молодежи.

Общее количество респондентов – 991 человек. Из них 382 (39%) – юноши, 607 (61%) – девушки. Средний возраст респондентов – 20,5 лет (минимальный возраст – 18 лет, максимальный – 35 лет). Выборка случайная бесповторная. Все респонденты являются обучающимися высших учебных заведений, находящихся на приграничных территориях:

1. 654 респондента проживают на присоединенных территориях и обучаются в 14 вузах ДНР, ЛНР и новых областей России;
2. 70 респондентов представляют НИУ «БелГУ» (г. Белгород);
3. 267 респондентов являются студентами 8 университетов и институтов Ростовской области.

В качестве методики исследования мы использовали Опросник социальной тревоги и социофобии (ОСТиСФ) (Сагалакова, Труевцев, 2012). Данная методика нацелена на диагностику у молодых людей в возрасте 16–35 лет общего и преобладающего среди остальных типов социальной тревоги с помощью ряда субшкал:

1. cоциальная тревога, нарастающая в ситуации нахождения в центре внимания – тип 1 (шкала 1);
2. постситуативные руминации как рефлексия, оценка человеком своих действий в социальной ситуации с целью последующего совладания с тревогой – тип 2 (шкала 2);
3. сдержанность в выражении эмоций, возникающая из-за страха отвержения – тип 3 (шкала 3);
4. тревога при проявлении инициативы в ситуациях, связанных с критикой в свой адрес и потерей субъективного контроля – тип 4 (шкала 4);
5. избегание непосредственных взаимодействий с окружающими людьми в субъективно экспертных ситуациях – тип 5 (шкала 5).

Для математической обработки результатов были использованы описательная статистика, непараметрический U-критерий Манна-Уитни, непараметрический критерий Краскела-Уоллиса. Обработка данных была проведена в программе SPSS. Описательная статистика проводилась в программе Excel. Описательная статистика использовалась для анализа процентного распределения респондентов в выборке в зависимости от полученных значений по опроснику. U-критерий Манна-Уитни был применен для сравнения показателей социальной тревоги и социофобии в группах юношей и девушек. Критерий Краскела-Уоллиса использовался для сравнения показателей респондентов из трех различных территорий Российской Федерации.

Научные результаты и дискуссия (Research Results and Discussion). Гипотеза исследования: уровень выраженности социальной тревоги и социофобии девушек и юношей, обучающихся в вузах, находящихся в разных российских регионах, в различной степени включенных в военные действия в ходе специальной военной операции, может различаться.

Средние результаты по шкалам опросника социальной тревоги и социофобии, доля респондентов с высокими значениями, представлены в Таблице 1. При анализе результатов мы опирались на нормативы, приведенные авторами методики (Сагалакова, Труевцев, 2012).

Средние значения по выборке характеризуются в целом нормальными, чуть увеличенными значениями, что говорит о немного повышенной по сравнению с нормативными значениями социальной тревоге студентов, проживающих на приграничных и присоединённых территориях, в отдельных ситуациях (например, при публичных выступлениях, на экзамене, при общении с «важными» людьми и т.п.). При диагностике общей выраженности социальной тревоги и социофобии 29–30 баллов считается средним, нормативным значением по выборке. Респонденты, набравшие от 30 до 50 баллов, характеризуются высоким уровнем социальной тревоги; еще более высокие значения характерны для респондентов с выраженной социофобией.

Оценка выраженности социальной тревоги по шкалам показывает следующие результаты (поскольку значения могут пересекаться, процентное соотношение указывает только на процентное распределение совокупной выборки):

- высокие значения по общему показателю социальной тревоги и социофобии (50-87 баллов) набрали 16,2% респондентов;

- высокие значения по шкале 1 «Социальная тревога в ситуации «быть в центре внимания, под наблюдением» (11-21 балл) характерны для 25% респондентов;

- высокие значения по шкале 2 «Постситуативные руминации и желание преодолеть тревогу в экспертных ситуациях» (10-15 баллов) диагностированы у 29% респондентов;

- высокие значения по шкале 3 «Сдержанность в выражении эмоций, вследствие страха отвержения, блокирование признаков тревоги в экспертных ситуациях» (10-15 баллов) присущи 17,4% респондентов;

- высокие значения по шкале 4 «Тревога при проявлении инициативы в формальных ситуациях как результат критики в свой адрес и потери субъективного контроля» (11-18 баллов) показали 12% респондентов;

- высокие значения по шкале 5 «Избегание непосредственных взаимодействий с окружающими людьми в субъективно экспертных ситуациях» (11-18 баллов) отметили 13% респондентов.

Проведенный анализ данных показал, что в нашей выборке доминирующим видом социальной тревоги выступают постситуативные руминации и желание преодолеть тревогу в экспертных ситуациях, что полностью согласуется с данными других российских исследований (Цветкова, 2024; Лунева, Абабков, 2023). Такое проявление социальной тревоги, тесно связанное со страхом оценивания, вполне поддается психологической коррекции, что повышает актуальность обеспечения психологической поддержки студенческой молодежи силами психологических служб вузов. Четверть респондентов отметили повышенные страх и тревогу при нахождении в центре внимания.  Наш преподавательский опыт показывает, что часть студентов испытывают выраженные тревожные состояния при выходе к доске, выступлении на конференциях, публичных защитах своих научных работ. В данном случае эффективными являются тренинги самопрезентации.

В Таблице 2 представлена более подробная информация о количестве респондентов с различными значениями по общему показателю социальной тревоги и социофобии. Интервалы значений основаны на данных авторов методики. Согласно полученным данным, для 209 человек, то есть для 21% всех опрошенных респондентов, характерен низкий уровень проявления социальной тревоги. Для респондентов из Ростовской области низкие значения характерны для 33%, из Белгорода – для 17% и из вновь присоединенных территорий – для 16% респондентов. Следовательно, существующая длительное время угроза террористических актов и реальная ракетная опасность на определенных территориях существенно снижают процент молодежи с низкой социальной тревожностью и повышают численность молодежи с высокой социальной тревожностью.

В нашей выборке 195 респондентов (19,7%) продемонстрировали значения в диапазоне 31-39 баллов: для них характерна умеренно повышенная социальная тревога, которая усугубляется в стрессовых ситуациях, но не ведет к значительной дезадаптации. У трети всех опрошенных (31,4%) диагностированы умеренные, повышенные, высокие и очень высокие значения по шкале социальной тревоги и социофобии:

- у 151 респондента (15,2%), набравших 40–49 баллов, могут отмечаться проблемы в социальной адаптации, выраженные страхи отвержения при общении; хотя они не избегают полностью социальных ситуаций, взаимодействие может вызывать у них стресс и опасения;

- 102 респондента (10,3%) набрали 50–59 баллов, что отражает высокий уровень социальной тревоги с наличием избегания социальных ситуаций из-за постоянного напряжения, страхов критики и оценки; при этом может быть желание самопредъявления и общения, но оно блокируется субъективным ощущением своей некомпетентности, препятствующим вступлению в контакт с другими людьми;

- очень высокий уровень проявления социальной тревоги и социофобии характерен для 5,9% опрошенных;

- 36 человек из выборки (3,6%) набрали 60–69 баллов, что связывается с формирующейся социофобией. У респондентов может быть выраженное напряжение, ситуации взаимодействия обладают для субъекта опасностью и носят «угрожающий» характер; характерен страх проявления инициативы, множественные страхи оценивания, в отдельных случаях – самоизоляция.

- 23 респондента (2,3%) имеют крайне высокие значения по шкале (70–86 баллов), что может указывать на социофобию, вызывающую дезадаптацию. Возможны потеря самообладания, переживание беспомощности, наличие множественных когнитивных искажений, препятствующих самостоятельному выходу из дезадаптации.

Таким образом, треть опрошенных респондентов, проживающих и обучающихся в приграничных регионах, переживают выраженные проявления социальной тревоги, которые тем или иным образом влияют на их жизнедеятельность в стрессовых или повседневных ситуациях. Высокие и очень высокие значения по шкале социальной тревоги и социофобии у 16% характеризуют сформированные установки в том, что окружающие настроены «против них», а также острое субъективное переживание нехватки социальных навыков. Данной группе респондентов необходима психологическая поддержка.

Анализ данных по шкале с применением критерия Колмогорова-Смирнова показал значение асимптотической значимости p <0,05, следовательно, распределение данных отличное от нормального (асимпт. знач. p <0,001 для всех шкал). Для дальнейшего сравнения групп используются непараметрические критерии.

Сравнение групп по территориальному фактору было произведено с применением непараметрического критерия Краскала–Уоллиса (Таблицы 3, 4). Как видно из Таблицы 4, между группами найдены значимые различия (асимпт. знач. p <0,001 по всем шкалам). Следовательно, установлено, что выраженность социальной тревоги и социофобии статистически различается у респондентов из различных российских регионов. Так, существуют различия как в общем уровне тревоги и социофобии у разных групп (χ2 = 22,937, p =,000), так и в частных ее проявлениях. У респондентов из вновь присоединенных территорий РФ социальная тревога и социофобия выражены сильнее, чем у респондентов из Белгорода и Ростовской области. Различия по частным шкалам опросника распределены аналогичным образом. Социальная тревога в ситуации «под наблюдением» (шкала 1) (χ2 = 18,987, p =,000); постситуативные руминации и желание преодолеть тревогу в экспертных ситуациях (шкала 2) (χ2 = 19,503, p =,000), сдержанность в выражении эмоций из-за страха отвержения и блокирование признаков тревоги в экспертных ситуациях (шкала 3) (χ2 = 13,887, p =,000), тревога при проявлении инициативы в формальных ситуациях из-за страха критики в свой адрес и потери субъективного контроля (шкала 4) (χ2 = 13,629, p =,000), избегание непосредственного контакта при взаимодействии в субъективно экспертных ситуациях (шкала 5) (χ2 = 28,790, p =,000) также сильнее выражены у респондентов из вновь присоединенных территорий, чуть меньше – у респондентов из Белгорода, и наименее всего выражены у респондентов из Ростовской области. Следовательно, более длительное проживание в зоне, связанной с опасностью боевых соприкосновений, ведет к повышению социальной тревоги у студенчества.

Респонденты из вновь присоединенных территорий Российской Федерации в социальных ситуациях чаще, чем респонденты из приграничных территорий, переживают состояния тревоги. Для них характерно сформированное или формирующееся стремление избегать ситуаций, в которых их оценивают или критикуют, стремление сдерживать эмоциональные проявления, особенно негативные.  Респонденты с трудом проявляют инициативу, поскольку высокая тревожность «не позволяет» предъявлять себя и раскрываться в общении. Избегание непосредственного контакта при взаимодействии с другими людьми в итоге может привести к социальной дезадаптации, которая особенно разрушительна в кризисные периоды развития общества.  

Исследовательские результаты согласуются с результатами научных изысканий других авторов: социальная дезадаптация, вызванная переживанием напряженности от общения, беспомощности, когнитивными искажениями и страхами оценки, критики и отвержения, усиливается в кризисных ситуациях развития общества (Захарова, 2020; Лопатина, 2023). Военная обстановка и проживание на приграничных территориях сами по себе являются стрессогенными факторами, с которыми легче справляться при наличии социальной поддержки. Если же социальная поддержка становится невозможной из-за личностных переживаний индивида, то изоляция молодого человека только углубляет дезадаптацию и формирует пролонгированные деструктивные явления.

Для выявления различий в проявлении социальной тревоги и социофобии у девушек и юношей, проживающих на приграничных территориях, был применен U-критерий Манна–Уитни (Таблицы 5 и 6). Аналогично с Таблицами 3 и 4, в таблице 5 представлены ранги, на основе которых мы делаем вывод, в какой из групп значения достоверно выше или ниже, а в таблице 6 – статистические критерии, на основе которых мы анализируем значимость различий.

Выборки юношей и девушек достоверно различаются по общему показателю социальной тревоги и социофобии (U Манна-Уитни = 102034,500, асимпт. знач. p <,001), шкале 1 (U Манна-Уитни = 102411,000, асимпт. знач. p <,002), шкале 2 (U Манна-Уитни = 92992,500, асимпт. знач. p =,000), шкале 3 (U Манна-Уитни = 96250,000, асимпт. знач. p =,000) и шкале 5 (U Манна-Уитни = 102906,500, асимпт. знач. p =,002). По шкале 4 различия между группами статистически недостоверны. Девушки в большей мере, чем юноши, склонны испытывать напряженность в ситуациях социального взаимодействия, особенно при нахождении в центре повышенного внимания. В экспертных ситуациях девушки чаще юношей уходят от непосредственного взаимодействия, пытаются скрывать свои эмоции из-за опасений быть отвергнутыми социальным окружением, предпринимают усилия совладать со своими тревожными переживаниями.