Введение (Introduction). В условиях геополитической нестабильности, в которой оказалась сегодня Россия, особую роль начинают играть институты социализации молодого поколения. Наиболее значимой в этом контексте становится система высшего образования. Это обусловлено двумя обстоятельствами.

Во-первых, основной социальной группой, на которую направлено деструктивное информационное воздействие, является именно молодежь, ее ценности, модели поведения, жизненные траектории. Сегодня молодое поколение переживает серьезный эмоциональный и ценностный кризис, обусловленный началом и продолжением специальной военной операции (Смирнов, 2023). Не менее важен и тот факт, что основным объектом информационного воздействия является доверие молодежи основным социально-политическим институтам и акторам (Ершов, Груздев, 2023). Его снижение приводит к разрушению солидарности внутри общества, неэффективной социальной интеграции молодого поколения, депривации отдельных сегментов жизненного мира молодого человека.

Во-вторых, период обучения в университете характеризуется с одной стороны, ростом самостоятельности, с другой, сохраняющимся внешним сопровождением со стороны преподавателей, наставников, сотрудников, администрации университета. Это создает уникальное социализационное пространство, внутри которого молодой человек может экспериментировать, исследовать различные форматы конструктивной жизнедеятельности, получая качественную обратную связь от представителей университетского старшего поколения. Именно здесь происходит кристаллизация ценностных моделей, эффективных практик жизнедеятельности, гражданских установок.

Важность студенчества как особого этапа в жизни молодого человека еще более возрастает в ситуации эскалации риска и геополитической напряженности. Российское государство сегодня нуждается в новом поколении исследователей, социальных лидеров, управленцев, способных предложить эффективные решения социально-экономических, социально-политических, технологических проблем, стоящих перед страной. Роль университета как пространства социализации молодого поколения возрастает, при этом усиливается и запрос на системную университетскую молодёжную политику, способную создать среду для профессионального и личностного становления молодого человека.

В одном из предыдущих исследованиях (Смирнов, 2023), мы указывали на тот факт, что сегодня система университетской молодёжной политики носит амбивалентный, и зачастую дисфункциональный характер. Анализ интервью с ректорами и проректорами российских вузов позволил сделать вывод о том, что модели молодёжной политики, циркулирующие в университетском дискурсе, не всегда отражают те вызовы и глобальные угрозы, с которыми сегодня сталкивается наша страна. При этом, наиболее значимыми являются: декларативная субъектность студенчества, низкий уровень социального доверия молодому поколению, чрезмерная опека, приводящая к воспроизводству социального инфантилизма.

Все вышеперечисленное нивелирует потенциал университетского периода в жизни молодого человека. Стремление вузовского руководства к избыточному нормированию студенческой жизни, развитие имитационных форматов деятельности существенным образом снижают социализационный потенциал университетской молодёжной политики. Вместо того, чтобы стать социальным «полигоном» для апробации «взрослых» форм социального и гражданского участия, решения реальных проблем, стоящих перед городом, регионом, страной, университет чаще всего выполняется функцию «социального сейфа», всячески стремясь продлить и без того достаточно длинный транзит российской молодёжи из детства во взрослость.

Методология и методы (Methodology and Methods). Актуализация ключевых диспропорций университетский молодёжной политики является важным, но не достаточным шагом на пути преодоления такой дисфункциональности. Не менее важным представляется выявление причин, ввиду которых эта деятельность приобрела сегодня именно такие очертания. Одной из них является, по-нашему мнению, воспроизводство неэффективных паттернов проектирования молодёжной политики как системной деятельности, результатом которой должны стать сущностные изменения личности молодого человека. Представляется, что процесс ее концептуализации и проектирования чаще всего носит синтагматический характер (Якобсон, 1996), представляющий перечисление отдельных действий, событий, мероприятий, акций и т.д. Другими словами, молодёжная политика описывается ее разработчиками в логике того, чем еще можно заняться с молодыми людьми, в какие активности их вовлечь, какие мероприятия организовать, какие условия и пространства для них создать. При таком подходе молодёжная политика – это незаконченный нарратив, к которому можно бесконечно добавлять новые направления деятельности, проекты, события и мероприятия. Основная проблема такого подхода в том, что он не только создает иллюзию инновационности реализуемой деятельности, но и ведет к ложной уверенности, что каждый новый элемент, входящий в перечень, приводит к каким-то сущностным и позитивным изменениям.

Противоположностью синтагматической логики проектирования является логика парадигматическая. В ее основе лежит идея связывания отдельных элементов молодёжной политики в единую систему, структурированную конкретными целями, общей методологией, верифицируемыми и измеряемыми результатами. В таком контексте каждое событие, мероприятие, университетская активность имеют некий смысл, который обусловлен общим замыслом реализуемой в вузе молодёжной политики.

В случае синтагматического описания эффективность можно оценить только по степени включенности студента в различного рода университетские активности, в случае же парадигматического подхода успешность университетского этапа в жизни молодого человека определяется уровнем его социализированности, социальной интеграции и солидарности, степенью проявленности гражданских диспозиций, социальной зрелости.  

В рамках данной статьи мы проанализируем то, насколько сегодня университетская молодежная политика конструируется как системная целенаправленная деятельность, а также выделим ключевые факторы, обуславливающие доминирующие подходы к ее проектированию и реализации.

Молодёжная политика на протяжении последних десятилетий находится в фокусе внимания как западных, так и российских исследователей. При этом авторы чаще всего анализируют ее применительно ко всей молодежи, не выделяя университетский этап как отдельный предмет исследования. В последние годы можно выделить лишь несколько статей, в которых авторы обращаются к анализу данного феномена. Основной фокус внимания данных публикаций – это нормативные модели молодёжной политики и воспитательной деятельности в вузе (Абуталипова, Суляев, 2015), развитие воспитательной работы в контексте профессионального становления студента (Атанов, Гунько, Юрченко, 2015), использование комптентностного подхода во внеучебной работе университета (Башкиров, Волкова, 2016).     

В то же время существует ряд работ, в которых делаются попытки осмысления студенчества как особой социальной группы, которая является предметом управляемого социализирующего воздействия со стороны администрации вузов, преподавателей и сотрудников. Важным направлением такого воздействия является повышение мотивация студентов к обучению, развитие у них необходимых профессиональных компетенций. Значительное число публикаций в этой тематике посвящено проблеме неуспешности студентов. В данном направлении встречаются как исследования действий университетов, направленные на повышение образовательной успешности студентов (Валеева, Докука, Юдкевич, 2017), так и влияние внеучебной деятельности на этот процесс (Зборовский, Амбарова, 2020), что по сути может рассматриваться как одно из направлений университетской молодёжной политики.

Другой аспект изучения – это оценка роли студенчества в контексте университетского этапа социализации. Ключевой вопрос здесь в том, какова позиция молодого человека в современных университетах. В контексте нашего исследования вызывают интерес две доминирующие метафоры. Первая – «студент как клиент» (Furedi, 2011), в рамках которой, молодой человек выступает как участник производства знания и способен публично отстаивать свое право на участие в управление вузом. Вторая – «студент как пешка (pawn)», не имеющий никаких прав в организации жизнедеятельности в вузе (Tight, 2013), находящийся в пространстве «структур, направляющих усилия на контроль, сдерживание, ориентацию и наказание» (Иконникова, 1998: 34). Понимание того, каким образом концептуализируется роль студента в современном университете является важным индикатором университетской молодёжной политики. Отметим, что ни та ни другая модель не является адекватной с точки зрения социальной интеграции российской молодежи. Первая, ведет к воспроизводству индивидуализма и гедонизма, вторая способствует развитию социальной инфантильности.   

Ряд исследований студенчества посвящен различным аспектам его жизнедеятельности в контексте университета. Это, вовлеченность в университетские процессы (Малошонок, 2014), профессионализация молодых людей, готовность к эффективному поведению на рынке труда (Поплавская, 2023), особенности накопления культурного и социального капитала в контексте университетского периода жизнедеятельности (Соколов, Сафонова, Чернецкая, 2017), особенности социализации работающих студентов (Лызь, Истратова, Голубева, 2023).

Представляют интерес публикации, в рамках которых исследуются инновационные технологии развития надпрофессиональных компетенций студентов, включая проектную деятельность (Майорова-Щеглова, 2016), а также различные университетские институции и сообщества, способствующие развитию социальным изменениям в студенческой среде (Земцов, 2023).

Наконец, еще одно направление исследований – это интеграция студентов в городские и региональные процессы, как важный элемент социализации молодого человека. Подобные работы выстроены как в логике интеграции всего университета в окружающую социальную среду (Тургель, Бугров, Ойхер, 2023), так и контексте участия студентов в этих процессах (Певная, Шуклина, Черникова-Бука, 2022).

Несмотря на широкий спектр исследований в той или иной мере, затрагивающих университетский этап социализации молодого человека, на наш взгляд, сегодня не хватает работ, посвященных осмыслению университетской молодёжной политики как системной деятельности, целью которой является социальная интеграция молодого поколения в условиях геополитической напряженности. При этом наибольший интерес представляет анализ тех дефицитов и дисфункций политики, которые существенным образом снижают ее социализационный потенциал.

Цель настоящей статьи заключается в изучении дискурсивных моделей университетской молодёжной политики, анализ их структуры и выявление на основе него «разрывов» в логике проектирования, способствующих воспроизводству целого ряда дисфункций в сфере социального управления социализацией молодого поколения.

Статья основана на анализе программ развития университетов, являющихся участниками федерального проекта «Приоритет 2030» и имеющих единую структуру. В разделе 2 «Планы по достижению целевой модели» собраны описания разных университетских политик, включая молодёжную.

Выбор в качестве объекта исследования университетов – участников программы «Приоритет 2030» обусловлен следующим обстоятельствами.

Во-первых, на сегодняшний день это единственная федеральная программа, в рамках которой университеты представляют описания модели молодёжной политики, реализуемой в вузе. Это позволяет рассматривать их как репрезентацию когнитивных и проектных паттернов разработчиков, отражающих в том числе и позицию академического топ-менеджмента. Обязательность данного раздела в программе развития придает описаниям молодёжной политики статус официального программного документа, регламентирующего конкретное направление работы университета.

Во-вторых, особенность программы «Приоритет 2030» заключается в том, что ее участниками являются самые разные российские вузы. Они различаются по своей направленности (классические, технические, гуманитарные), по месту расположения (университеты столицы и мегаполисов, региональные вузы), а также с точки зрения ведомственной принадлежности (в программе принимают участие вузы 14 министерств и ведомств России). Такое разнообразие позволяет рассматривать указанные вузы как репрезентативную выборку и экстраполировать полученные результаты на все университетское сообщество нашей страны. Информационную базу составили описания молодёжной политики 119 университетов, входящих в проект на момент написания статьи.

Для того, чтобы оценить эффективность университетской молодёжной политики, мы сфокусировали внимание на анализе формальной структуры описаний, представленных в программах развития. Опираясь на методологические положения деятельностного подхода (Леонтьев, 2001), а также общепринятую структуру любого проекта (Управление проектами…, 2023), мы оценивали наличие в дискурсивных моделях молодёжной политики ключевых элементов любой целенаправленной деятельности.   

Нас интересовало, во всех ли программах в явном виде определяются такие параметры, как:

- цель и задачи политики, их обоснование;

- основные направления;

- механизмы реализации политики;

- результаты, которых планируется достичь;

- индикаторы результативности и критерии эффективности политики.

Отсутствие в описаниях указанных элементов ведет к превращению целенаправленной системной деятельности в набор действий и активностей, направленных на студенчество, но слабо связанных между собой единым замыслом и общей методологией. Другими словами, факт наличия или отсутствия в структуре описания выделенных параметров, позволяет отнести конкретную модель университетской молодёжной политики к синтагматическому, либо парадигматическому типу как на уровне дискурса, так и на уровне практической реализации.

Научные результаты и дискуссия (Research Results and Discussion). Важным структурным элементом деятельности является ее цель, которая задает направленность, мотивацию, позволяет оценить эффективность через соотнесение запланированного и реального результатов. Нас интересовал не только факт наличия целевой установки в программах университетов, но и ее обоснованность. В данном случае необходимо ответить на вопрос: имеются ли в тексте указания на то, чем обусловлен выбор конкретной цели молодёжной политики? Она может быть связана с национальными задачами, с корпоративными интересами вуза, с научным осмыслением процесса социализации молодого человека и пониманием важности конкретных трансформаций личности именно в академическом пространстве.

В явном виде цель молодёжной политики указывают 74 университета, что составляет 63,2%. При этом лишь 42 (35,9%) из них обозначают (напрямую или косвенно) что является источником цели. Чаще всего, в качестве содержательного обоснования выступают нормативно-правовые документы, регламентирующие реализацию государственной молодёжной и образовательной политики в стране и Указы Президента РФ. Эта группа занимает 23% в общем массиве университетских программ. 5,1% вузов ссылаются на региональную повестку, 2,6% на внутреннюю повестку и еще 1,7% на внутренние стандарты.

Декомпозицию цели до конкретных задач осуществляет 45 (32,5%) университетов, при этом 6% вузов, определяют перечень задач молодёжной политики, не ставя перед собой никакой общей, интегральной цели.

Таким образом, почти в 40% университетских программ отсутствует явное целеполагание в области реализации молодёжной политики, которая чаще предстает как набор слабо связанных между собой видов деятельности, мероприятий, акций и т.д. Там же где цели сформулированы, не всегда ясно чем обусловлен этот выбор, поскольку отсутствует указание на источник целевой установки. Такая ситуация приводит к размыванию общего социализационного вектора государственной молодёжной политики, потере единых смыслов социального воспитания молодого поколения.

Кроме этого, доминирующее число программ не содержат декомпозиции цели до конкретных и измеримых задач. Это обстоятельство ведет к чрезмерной абстрактности молодёжной политики, отсутствию у разработчиков и тех, кто ее реализует, понимания конкретной последовательности шагов для достижения поставленной цели.

Доминирующее число моделей молодёжной политики представляют собой перечисление того, что делается в университете для студентов и \или вместе с ними. Эти действия маркируются разработчиками либо как «направления реализации молодёжной политики», реже как «мероприятия в области молодёжной политики». Практически все программы содержат этот компонент деятельности. 87,2% университетов явным образом фиксируют те направления (мероприятия), в рамках которых осуществляется работа с молодёжью. 15 университетов (12,8%) в своих описаниях не предприняли попытки выделить деятельностные блоки с точки зрения их направленности, ограничившись перечислением конкретных акций и событий, или же сведя всю молодёжную политику к единственному направлению (например, трудоустройству выпускников).  

Отсутствие или слабая проработанность целевой модели, сведение ее к списку направлений работы, дополняется недостаточной концептуализацией механизмов, посредством которых должно происходить достижение поставленных целей. Чуть более половины вузов (54,7%) в своих описаниях выделили механизмы, посредством которых будут достигаться цели университетской молодёжной политики. При этом, 11,9% выделили механизмы реализации, не указав той цели, которую планируется достичь. Такая ситуация может свидетельствовать о том, что в ряде российских университетов, несмотря на широкое проникновение проектной методологии в работу со студентами, некоторые разработчики программ в недостаточной мере понимают логику проектирования и развертывания любой деятельности, в контексте которой целевая модель тесным образом связана с перечнем институциональных, ресурсных, технологических механизмов, обуславливающих ее реализацию.  

Наконец, проанализируем то, каким образом в программах развития определяется результативность молодёжной политики. В текстах 97,4% программ явным образом указаны результаты, которые планируют достичь разработчики. Лишь три университета не сформулировали никаких результатов своей деятельности. При этом порядка 40% вузов указали не на результаты реализации молодёжной политики, а на ожидаемые эффекты для страны, региона, университета, которые будут получены в итоге ее осуществления. Раздел «ожидаемые эффекты», по всей видимости, являлся обязательным в программе развития, что и нашло свое отражение при подготовке раздела «молодёжная политика».  

Независимо от того, говорят ли разработчики об ожидаемых результатах или эффектах в большинстве проанализированных моделей отсутствуют количественные критерии оценки результативности, позволяющие оценить эффективность деятельности. Лишь 29 вузов (24,8%) выделили таковые, чаще всего сводя индикаторы эффективности к количеству мероприятий, числу студентов, принимающих участие в них. Более 75% разработчиков программ указывают в качестве результатов существующие или запускаемые университетские процессы, либо слабо измеряемые эффекты молодёжной политики.

В целом можно констатировать тот факт, что значительное число российских университетов демонстрирует в описаниях моделей молодёжной политики целый спектр проектных «разрывов», которые существенным образом снижают эффективность деятельности по социальному воспитанию молодежи. Отметим, что данная ситуация типична не только для проектирования молодежной политики. Некоторые российские отмечают низкий уровень проектной культуры, например, при реализации научной деятельности в рамках программы «5-100» (Железнов, 2023).

Формальный анализ структуры описаний университетской молодёжной политики позволяет сделать выводы о том, что лишь незначительное число российских вузов рассматривает работу по социальному воспитанию студентов как системную и целенаправленную деятельность.   

Отказ от формулирования целей реализации молодёжной политики или же отсутствие привязки к национальным задачам и приоритетами – это практика, широко распространенная в университетской среде. Она не является повсеместной, но тот факт, что значительное число вузов ее воспроизводит, не вызывает сомнений. Отсутствие или же несфокусированность целевой установки на важных для страны задачах приводит к «распылению» усилий в области социальной интеграции молодых людей, формирует у них установку на «бездумное перемещение» из одной социальной активности в другую, потере смыслов реализации тех или иных социальных действий, снижению уровня рефлексивности.

Нельзя утверждать, что реализуемые университетами мероприятия в области молодёжной политики, даже не имеющие четкой целевой установки, абсолютно бессмысленны. В процессе их осуществления происходит социализация молодых людей, развитие у них социальных компетенций, навыков командной работы, основ гражданской и социальной активности.

Даже такая «социальная машина» как комсомол несмотря на жесткие идеологические рамки и целевые установки ретроспективно рассматривается отдельными исследователями в том числе и как институт формирования практических компетенций: «привитие еще в школе навыков управления ровесниками, составления и выполнения планов, подготовки отчетов и по форме, и по существу..., ответственного ведения коллективных дел...» [Ильинский, Луков, 2018: 45]. При этом не стоит забывать, что цели деятельности комсомольской организации, включая ее университетские ячейки, задавались государством, что фактически «снимало» ответственность за целеполагание с руководителей советских вузов. Сегодня ситуация иная. Социокультурный контекст геополитического противостояния требует не просто вовлечения молодых людей в социально-одобряемые виды деятельности, но формирование адекватных систем управления их социальной интеграцией, что невозможно без постановки целей и их декомпозиции до конкретных задач.

Представляет интерес одно из недавних исследований продвижения патриотической повестки в российских университетах. Несмотря на тот факт, что термин «патриотизм» встречается в 90% исследованных нами описаний (главным образом как направление работы), «вузы не входят в перечень площадок трансляции патриотической повестки…» и «большинство студенческой молодёжи выпадает из патриотической повестки по причине коммуникативной дисфункциональности вузов в работе с адресной аудиторией» (Парма, 2024: 64). Причина этого в отсутствии четких целей деятельности и синтагматический подход к проектированию университетской молодёжной политики.

Данный пример позволяет актуализировать и другую, не менее важную дисфункцию проектирования. Как отмечает автор «повышение субъектности вузов в процессе патриотического воспитания укладывается в текущие тенденции государственной политики…» (Парма, 2024: 65), при этом университеты (как показывает наше исследование) чаще всего в явном виде не опираются на эти тенденции. Университетская молодёжная политика сегодня даже на дискурсивном уровне тяготеет к самоизоляции, слабой актуализации национальных задач социального воспитания молодого поколения. На факт оторванности молодёжной политики от реальных задач, стоящих перед обществом и государством, российские социологи указывали неоднократно (Балакирева, 2010).

Непроработанность целевых установок, слабая синхронизация с задачами государственного развития, отсутствие верифицируемых результатов приводит к схематизации университетской молодежной политики. Проявление данного паттерна логичным образом вписывается в исследования особенностей транзита (перехода из детства во взрослость) современной молодежи. Все чаще западные и отечественные социологии высказывают мнение о том, что государственная система сопровождения молодежного транзита является неэффективной (Furlong, Cartmel, 2006), базируется на стандартных и устаревших социальных технологиях (Нартова, Саблина и др., 2022), а зачастую переносит ответственность за результаты перехода на самого индивида (Berkel, Møller, 2002). Проведенное нами исследование позволяет не только подтвердить указанные выше дисфункции, но и выделить факторы, способствующие воспроизводству такой ситуации. Это, в свою очередь, является значимым вкладом в осмысление государственных механизмов социализации молодого поколения в условиях современности.

Первый фактор, это уже сформулированное выше, отсутствие парадигматического подхода к описанию модели молодёжной политики, в основе которой лежат явно сформулированные цели, декомпозированные до конкретных задач, реализуемых посредством различного рода механизмов и имеющие измеряемые и верифицируемые результаты. Как мы могли видеть, лишь несколько университетов из числа участников программы «Приоритет 2030» демонстрируют такой системный подход.

Второй фактор – это слабая корреляция университетских моделей молодежной политики с национальными целями и национальной повесткой. Недостаточное понимание разработчиками университетской молодёжной политики той позиции, которую занимает конкретная модель работы в национальной системе социализации молодого поколения, ведет к существенному снижению эффективности социального воспитания, потере ориентиров, дублированию различных социальных действий и технологий. Отсутствие единого фокуса социализации российской молодежи в условиях эскалации геополитической напряженности, становится фактором национальной безопасности. Значительное число университетов либо совсем не ставят цель, либо формулируют ее в отрыве от первоочередных задач, решаемых сегодня российским обществом и государством. При этом в большинстве представленных текстов отсутствует связка «цель - результат», что не позволяет оценить качество и эффективность политики.  

Третий фактор связан с унификацией университетской молодёжной политики. Это проявляется в том, что студенчество воспринимается как гомогенная социальная группа. Ни одна из проанализированных программ не содержит каких-либо типологий студенчества и описания подходов к работе с каждой из групп. Это, в свою очередь, не позволяет формировать разные траектории для отдельных популяций молодёжи, что ведет к снижению социализационного потенциала университетского этапа в жизнедеятельности молодого человека.

Таким образом, выделенные факторы, снижающие эффективность университетской молодежной политики, могут быть осмыслены и в более широком контексте, как причины высокой ригидности российской системы социализации российской молодёжи в целом. Полученные результаты позволяют переосмыслить методологические и технологические подходы к проектированию государственной и общественной молодежной политики в нашей стране в условиях геополитической напряженности.    

Заключение (Conclusions). Анализ моделей молодёжной политики, описываемых университетами-участниками программы «Приоритет 2030», позволил выявить целый ряд дисфункциональных черт, которые существенным образом снижают социализационный потенциал вузовского периода в жизни молодого человека и оказывают влияние на жизненный мир студента.

Наиболее значимыми из них являются: отсутствие во многих описаниях целей и задач деятельности, конкретных и измеримых результатов, синтагматический характер моделей, построенный на перечислении направлений, отдельных мероприятий. Кроме этого, большинство проанализированных программ имеют слабую соотнесённость университетской модели молодежной политики с национальными целями и приоритетами.

Дисфункциональность университетской молодежной политики оказывает существенное влияние на жизненный мир молодого человека. Университетский этап в жизни человека является важным фактором формирования ценностной модели, пространством личностного и профессионального самоопределения, что формирует контуры жизненной модели в целом. В этой связи, университетская молодежная политика становится не только инструментом социализации молодого человека, но и социально-психологическим механизмом формирования жизненного мира студента.  

В ситуации возрастающей потребности в мобилизации человеческого капитала для решения социально-экономических, научных, технологических задач современной России необходимо переформатирование университетской молодёжной политики в направлении развития единых национальных аксиологических, методологических и технологических оснований ее реализации