Введение (Introduction). Русская православная церковь часто анализируется через призму ее отношений с государством (Малахов, Летняков, 2019; Карпич, 2021), в связи с производством той или иной идеологии (Zasanska, 2019), в связи с наличием в ней тех или иных протестных настроений, фундаментализма и/или антимодернизма (Кнорре, Мурашова, 2021); часто анализируется динамика и количество верующих, –  как в целом (Лебедев, Благоевич, 2014; Кублицкая, Назаров, 2019; Лебедев, 2020), так и тех или иных конкретных групп  или поколений (Павлюткин, 2020).  Иными словами, преимущественно религиозность в России анализируется или на макроуровне – всей церкви, как политического агента; или на микроуровне – на уровне индивидуальной религиозности. Подобный взгляд имеет свои следствия, – религия предстает или частным делом человека, чем-то вроде его стиля жизни или вкусовых предпочтений; или же политической силой (или слабостью – зависит от позиции аналитика), которая (в лучшем случае) оказывает не значительное влияние на повседневную жизнь.

В связи с этим, хотелось бы обратить внимание на третью возможную перспективу, а именно на существование религии (Русской православной церкви в частности) на мезоуровне – на уровне социальных связей, построения общин и коллективов, на уровне развития или противостояния тем или иным видам социальной солидарности. Безусловно, исследования современного русского православия в этой связи проводятся (Врублевская, 2016; Орешина и др., 2018; Schulte, Cook, 2020), однако, нельзя не признать, что данный подход не является доминирующим в современной повестке. Так, остается проблематичным описание церковной институции как связанных между собой, самоорганизующихся и самовоспроизводящихся общин. С одной стороны, церковь предполагает существование и производство религиозных сообществ, которые могут обладать уникальным социальным капиталом. С другой – структура внутриобщинных взаимодействий, в которых воспроизводится идея церкви как места общения с Богом, а не с людьми может предполагать крайнюю степень «сакрального индивидуализма» (Забаев, 2011) и блокировать доступ индивида к социальному капиталу общины.

Исследование религии на мезоуровне позволяет оценивать степень и характер того, как она включается в формирование ткани общественной жизни на низовом уровне, является ли та или иная конфессия ресурсом для построения сетей поддержки и социальной солидарности или наоборот, – скорее оставляет человека в одиночестве, предлагая в рамках интеллектуального измерения религиозности мыслить продляемы повседневной жизни недостойными внимания верующего человека.

В статье рассматривается динамика различных показателей социального капитала в России и связь социального капитала с религиозностью населения и социально-демографическими факторами.

Методология исследования и методы (Methodology and methods). Понятие социального капитала. Категория социального капитала осмысливалась рядом социальных теоретиков. Например, П. Бурдье пишет, что это понятие появилось «в результате необходимости выявить принцип социальных воздействий, которые несводимы к набору свойств, принадлежащих данному агенту на индивидуальном уровне… Эти воздействия… особенно заметны в тех случаях, когда различные индивиды получают слишком неравные прибыли при практически равном капитале (экономическом или культурном), – в зависимости от степени, в какой они способны мобилизовать капитал через свою близость к группе…» (Бурдье, 2002: 66). Дж. Коулмен определяет социальный капитал как свойство социальной структуры: «социальная организация составляет социальный капитал, способствующий достижению целей, которые не могли бы быть достигнуты в ее отсутствие, или могли бы быть достигнуты только с более высокими затратами» (Coleman, 1990). Р. Патнэм вводит различение «открытого» (bridging) и «закрытого» (bonding) социального капитала (Putnam, 2001).

В различных научных работах продемонстрировано, как религия может становиться фактором, усиливающим способность группы продуцировать социальный капитал (Schneider, 2006; Wuthnow, 2006). Например, Патнэм считает религию важным фактором, способствующим сохранению и возникновению различных социальных благ. Религиозные организации, с его точки зрения, полезны для общества как непосредственно, то есть оказывая социальную поддержку своим членам, так и опосредованно – формируя среди них навыки гражданственности, распространяя определённые моральные ценности, проповедуя альтруизм и социальную ответственность (Putnam, 2001). Х. Унру и Р. Сайдер полагают, что конгрегации преобразуют социальный капитал в благополучие конкретных индивидов, поддерживая вовлеченность своих участников в «неравнодушное сообщество» (Unruh, Sider, 2005: 236). И. В. Забаев, Д. А. Орешина и Е. В. Пруцкова также отмечали, что религия является значимым фактором повышения социального капитала, формирования и укрепления социальных сетей поддержки в России (Забаев, Орешина, Пруцкова, 2014).

Операционализация социального капитала. Операционализируя понятие социального капитала, исследователи предлагают различать сами ресурсы и возможности доступа к этим ресурсам, вводя при этом развернутые системы ключевых типов ресурсов (Забаев, Орешина, Пруцкова, 2014; Sapin et al., 2020). Каждый актор в социальной сети поддержки может выступать и в роли «донора», и в роли «реципиента». Данное различие предлагается А. Портесом который, оппонируя Коулмену (не проводившему данное различие), утверждает, что мотивы «доноров» – «источников» ресурсов в сети поддержки и «реципиентов» – «обладателей» социального капитала, которые через включенность в сеть поддержки имеют доступ к ресурсам «доноров», могут существенно различаться (Portes, 2000).

Оппозиция «донор»-«реципиент» применялась и в российских эмпирических исследованиях. Например, С. Ю. Барсукова выделяет 4 типа участников в сети обмена продуктами, деньгами и трудом в зависимости от интенсивности участия: радикальный / умеренный донор, радикальный / умеренный реципиент (Барсукова, 2005). Г. В. Градосельская разработала типологию акторов в сети обмена ресурсами (деньги, связи, продукты, труд): доноры и потребители, соответственно, отправляют и получают трансферы, акторы «обмена» могут и отправлять, и получать трансферы, «независимые» акторы не участвуют в операциях обмена (Градосельская, 1999).

В данной работе мы понимает социальный капитал как участие в сетях поддержки. Также мы принимаем оппозицию «донор»-«реципиент», выделенную по определенному набору ресурсов.

Социальный капитал «реципиента» подразумевает оценку: (1) состава социальной сети поддержки, (2) ее размерности (3) и набора доступных для использования ресурсов. Для оценки последней составляющей мы применяем модифицированную методику «Ресурс-генератор», предложенную М. Гаагом и Т. Снайдерсом (Gaag, Snijders, 2005) и модифицированную нами для применения в массовых опросах в России. В свою очередь, социальный капитал «донора» предполагает оценку частоты участия в поддержке окружающих: оказания помощи по хозяйству, материальной помощи и моральной поддержки (Забаев, Орешина, Пруцкова, 2014).

Социальный капитал и религиозность. Связь религии и социального капитала активно исследуется в эмпирической социологии (Alexseev, Zhemukhov, 2015; Kaasa, 2015; Swart, 2017).

Чаще всего для оценки воздействия религии на ценности и нормы, а также различные показатели поведения, как индикатор религиозности используется частота посещения церковных служб. В книге «Священное и светское» Р. Инглхарт и П. Норрис используют именно этот показатель наряду с важностью религии в жизни человека, поскольку данные индикаторы максимально универсальны для разных религиозных традиций (Inglehart, Norris, 2004: 219-225). Однако, наряду с данным подходом, не менее значимой является традиция многомерной оценки религиозности, которую развивали Ч. Глок и Р. Старк (Glock, 1962; Stark, Glock, 1968), Дж. Фолкнер и Г. де Йонг (Faulkner, de Jong, 1966), М. Кинг и Р. Хант (King, 1967; King, Hunt, 1975) и др. Модернизированным вариантом данного подхода стал инструментарий оценки «центральности религиозности» (Centrality of Religiosity Scale или CRS) в жизни человека (Huber, 2009; Huber, Huber, 2012). Анализируя Г. Олпорта (Allport, Ross, 1967), автор данного подхода Ш. Хубер предлагает три градации религиозности согласно месту, которое занимает личная религиозная система (personal religious system) человека в его внутреннем психическом мире (Huber, 2009: 36–37): центральное (central) место соответствует высокой религиозности, подчинённое (subordinate) место – умеренной религиозности и маргинальное (marginal)  – слабой религиозности. Различные версии шкалы предполагают как индивидуальную, так и социальную составляющую. Версия Шкалы центральности религиозности, предложенная Хубером, включала пять измерений: интеллектуальное измерение, личные и публичные религиозные практики, религиозный опыт, идеологическое измерение (Huber, Huber, 2012). Модернизированная шкала CRS-SOC (Prutskova, 2021) предполагает, помимо пяти измерений индивидуальной религиозности, оценку социальной составляющей – социальных связей со священнослужителями и религиозными мирянами (приходской общиной).

Источники данных. Анализ проводится на основании репрезентативных всероссийских опросов «Ортодокс Монитор» и «Религия и Церковь», проведенных при участии авторов.

Всероссийский опрос «Ортодокс Монитор» – это инициативный проект Исследовательского семинара «Социология религии» Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Всероссийский опрос «Религия и Церковь» проходил в рамках проекта «Социальная работа Русской Православной Церкви: факторы развития и проблема институционализации», организация выполнения проекта – Свято-Тихоновский Богословский Институт. В обоих случаях генеральной совокупностью является городское и сельское население Российской Федерации в возрасте от 18 лет и старше. Опрос «Ортодокс Монитор» (2011 г., 1500 респондентов) проходил на территории 44 субъектов РФ, более чем 100 населенных пунктов, опрос «Религия и Церковь» (декабрь 2020 г., 1549 респондентов) – на территории 53 субъектов РФ, также более чем 100 населенных пунктов. Полевой этап исследований проведен Институтом фонда «Общественное мнение».

Научные результаты и дискуссия (Research Results and Discussion). Социальный капитал с позиции «реципиента». Состав социальной сети поддержки. Для выявления размера и структуры социальной сети поддержки россиян, использовался вопрос: «Если Вы попадете в кризисную ситуацию (например, потеря работы, проблемы в семье или болезнь), к кому Вы можете обратиться за помощью?». У большинства россиян есть к кому обратиться за помощью в трудной жизненной ситуации – всего 6% в 2011 г. и 7% в 2020 г. ответили, что таких людей нет. Большинство опрошенных могли бы обратиться за помощью к семье и родственникам: 84% в 2011 г. и 82% в 2020 г. и к близким друзьям – 47% в 2011 г. и 43% в 2020 г. Остальные варианты ответов встречаются намного реже: 10% в 2011 и 12% в 2020 г. могли бы обратиться к знакомым, 7% – к соседям. Чуть чаще, чем 9 лет назад, респонденты выбирали вариант ответа «к коллегам по работе»: 5% в 2011 г. и 9% в 2020 г. Состав социальной сети поддержки россиян в 2020 г., по сравнению с 2011 г., практически не изменился.

Размер социальной сети поддержки. Для оценки размера сети поддержки, в которую включены респонденты, задавался вопрос «Как Вам кажется, сколько всего таких людей, к которым Вы могли бы обратиться за помощью в кризисной ситуации?»[1].

Социальные сети поддержки большинства россиян включают нескольких человек. Всего 6% в 2011 г. и 7% в 2020 г. ответили, что есть всего один такой человек, 27% и 30% соответственно могут обратиться за помощью к 2-3 людям, 22% в 2011 г. и 25% в 2020 г. считают, что таких людей в их окружении четверо или пятеро, 23% и 26% соответственно – 6 или более.

За прошедшие 9 лет этот показатель также оказался довольно стабильным. Если сравнить данные за 2011 и 2020 гг., то единственное произошедшее существенное изменение за этот период – это значительное уменьшение доли затруднившихся ответить на вопрос о том, сколько в ближайшем окружении людей, к которым можно обратиться за помощью. Мы предполагаем, что это снижение было связано с ситуацией пандемии, которая заставила людей задуматься о том, сколько в их окружении таких людей, которые могли бы в случае необходимости оказать ту или иную поддержку.

Ресурс-генератор. Для нашего исследования на основании методики «Ресурс-генератор» М. Гаага и Т. Снайдерса (Gaag, Snijders, 2005) был разработан инструментарий, включающий 18 различных ресурсов. Респондентам предъявлялись описания гипотетического человека, обладающего определенным ресурсом, и предлагалось выбрать из предложенного списка, есть ли среди родственников, друзей или знакомых такие люди. Всего 5% опрошенных указали, что в их социальном окружении таких людей нет. Более чем у половины опрошенных есть кто-то, кто мог бы оказать личную поддержку: человек, к которому можно пойти в гости (58%), обсудить личные вопросы (52%), или человек, которого можно попросить сходить за покупками в случае болезни – собственной или членов семьи (46%). Также у большинства есть в окружении человек, который мог бы оказать какую-то помощь с использованием личных умений и навыков: отвезти куда-то на машине (69%), отремонтировать автомобиль, велосипед и т.д. (57%), помочь с мелким ремонтом – починить кран, поклеить обои и т.п. (52%). Заметное более редки ресурсы, связанные с престижем и образованием, а также знаниями в области финансов и возможностями трудоустройства.

Количество выбранных в вопросе позиций отражает разнообразие ресурсов, составляющих социальный капитал человека. В среднем опрошенные выбирали 6,7 позиций из списка. 8% имеют доступ только к одному из перечисленных видов ресурсов (Рисунок 1), 32% – от двух до пяти видов ресурсов, 30% опрошенных выбрали от шести до десяти позиций, 22% – 11 или более позиций из списка.

Социальный капитал с позиции «донора». Социальный капитал с позиции «донора» – это (1) затраты сил и времени на оказание помощи по хозяйству, (2) материальная помощь, (3) моральная поддержка (Забаев, Орешина, Пруцкова, 2014). В динамике в 2020 г., по сравнению с 2011 г., россияне, в целом, более часто включались во взаимодействие с окружающими в качестве «доноров» социального капитала. Так, если рассмотреть динамику варианта ответа «раз в неделю или чаще», доля помогавших кому-либо вне своего дома по хозяйству или с покупками увеличилась с 23% в 2011 г. да 35% в 2020 г., доля тех, кто еженедельно уделяли время, чтобы поговорить с расстроенным, подавленным человеком, увеличилась с 25% в 2011 г. до 34% во время второй волны пандемии COVID-19 в декабре 2020 г. Однако в то же время увеличилась и доля тех, кто ни разу за последний год не оказывали моральной поддержки окружающим (с 12% до 18%) и никому не давали денег взаймы (с 22% до 32%).

В этом вопросе также можно отметить снижение доли затруднившихся ответить респондентов. Можно предположить, что пандемия остро поставила вопросы включенности в сети социальной поддержки, как с позиции «донора», так и с позиции «реципиента», и, если даже люди сами не включались в оказание помощи и не получали помощи от окружающих, по крайней мере, они начали чаще задумываться об этом.

Социальный капитал и социально-демографические факторы. Для выявления связи различных показателей социального капитала с социально-демографическими факторами на основании данных опроса «Религия и Церковь» 2020 г. был построен ряд линейных регрессионных моделей (см. таблицу 5 и таблицу 6). Для каждого из показателей приводятся три модели – с полным набором показателей религиозности и социально-демографических признаков (Модели 1, 4, 7, 10, 13), включавшихся в анализ, с частотой посещения религиозных служб в качестве единственного показателя религиозности и полным набором социально-демографических признаков (Модели 2, 5, 8, 11, 14), а также финальная модель, где присутствуют только значимые факторы (Модели 3, 6, 9, 12, 15)[2].

Среди показателей религиозности ключевым с точки зрения связи с социальным капиталом во всех его измерениях оказался социальный аспект, а именно – количество воцерковленных православных в социальном окружении респондента. Чем больше в эго-сети человека православных верующих, регулярно посещающих богослужения, тем выше социальный капитал с позиции реципиента – шире круг людей, к которым респондент может обратиться за помощью в трудной ситуации и набор ресурсов, к которым человек может получить доступ посредством активизации социальных связей. Это, конечно, может объясняться не только спецификой православия, но и просто наличием социальных связей – не важно, каких именно. Однако помимо этого значимый положительный эффект мы наблюдаем и в случае с социальным капиталом с позиции донора: чем больше в социальном окружении воцерковленных православных, тем чаще такие люди и сами помогают кому-либо вне своего дома по хозяйству или с покупками, оказывают материальную или моральную поддержку.

Наличие социальных связей со священнослужителями значимо положительно связано в построенных моделях (при контроле других аспектов религиозности и различных социально-демографических характеристик) с одним из показателей социального капитала с позиции «донора», а именно – с оказанием финансовой поддержки, а также с одним из показателей социального капитала с позиции «реципиента» – размером социальной сети поддержки. Респонденты, чаще обращающиеся к священнику за советом по повседневным вопросам, чаще давали деньги взаймы и сами имеют более обширную сеть социальной поддержки.

Люди, получившие религиозное воспитание, также чаще оказывались в позиции «донора», помогая кому-либо вне своего дома по хозяйству или с покупками, а также оказывая материальную поддержку.

Среди всех показателей социального капитала наилучшее качество построенной модели характеризует моральную поддержку. Здесь, помимо социального аспекта религиозности, важную роль играет наличие религиозного опыта и интеллектуальное измерение религиозности. Люди, которые ощущают вмешательство Бога или неких божественных сил в свою жизнь, а также часто размышляют на религиозные темы, склонны чаще уделять время, чтобы поговорить с расстроенным, подавленным человеком.

Среди социально-демографических факторов ключевую роль играют возраст и материальное положение. С возрастом социальный капитал как с позиции «донора», так и с позиции «реципиента» снижается, в то время как материальная обеспеченность положительно связана с социальным капиталом (во всех моделях, за исключением оказания помощи по хозяйству). Женщины, люди, не состоящие в зарегистрированном браке, а также жители более крупных населенных пунктов, при прочих равных, чаще уделяли время для оказания моральной поддержки окружающим.

Разнообразие ресурсов, к которым люди имеют доступ посредством социальных связей, заметно больше у тех, кто и сам оказывает помощь окружающим людям. К такому выводу мы приходили в наших предыдущих исследованиях (Забаев, Орешина, Пруцкова, 2014), теперь он подтвержден и на основании других массивов данных. При этом существенное влияние на формирование социального капитала с позиции «реципиента» оказывает только личное участие человека в поддержке окружающих – помощь по хозяйству или с покупками либо оказание моральной поддержки, в то время как одалживание денег такого эффекта не имеет.

Заключение (Conclusions). В настоящем тексте мы хотели обсудить функционирование русского православия на мезоуровне, и оценить какой вклад Русская Православная Церковь вносит в формирование социального капитала ее последователей.

В целом, по сравнению с 2011 г., россияне стали чаще выступать в качестве «доноров» социального капитала по различным направлениям – оказывать моральную и материальную поддержку окружающим, помогать друг другу по хозяйству и с покупками. Пандемия COVID-19 остро поставила вопросы включенности в сети социальной поддержки, как с позиции «донора», так и с позиции «реципиента», данная тема оказалась в 2020 г. более близка и актуальна для населения страны. Во всех вопросах о социальном капитале, по которым возможно отследить динамику, по сравнению с 2011 г. отмечается снижение доли затруднившихся ответить.

Применение многомерной Шкалы центральности религиозности (CRS-SOC) позволило включить в регрессионные модели различные измерения религиозности (пять измерений индивидуального аспекта религиозности и два измерения социального аспекта) и выявить некоторые интересные эффекты. В регрессиях при включении в качестве предиктора только одного показателя религиозности – частоты посещения религиозных служб – в большинстве моделей коэффициенты были положительные и статистически значимые. Чем выше частота посещения служб, тем чаще люди были склонны и сами помогать окружающим, и сами были включены в более обширную сеть поддержки. Единственным показателем, где регрессионный коэффициент оказался статистически незначимым, была модель для числа позиций «Ресурс-генератора». В то же время, при включении в модель всех показателей Шкалы центральности религиозности, а также вероисповедания и первичной религиозной социализации (религиозного воспитания), регрессионные коэффициенты для частоты посещения служб оказывались статистически незначимы, на первый же план выходило в первую очередь социальное измерение религиозности – общение со священником и принадлежность к общине, а также, в ряде случаев, интеллектуальное измерение религиозности – частота размышления на религиозные темы. С содержательной точки зрения это означает, что для формирования социального капитала недостаточно просто ходить на службы. Результаты нашего анализа показывают, что социальный капитал (особенно – с позиции «донора») увеличивается только в случае, когда участие в религиозных практиках сопровождается не только общением с единоверцами, но также и осмыслением вопросов веры, регулярным размышлением на темы, связанные с религией.

Первое очевидно: посещение церковных служб далеко не всегда влечет за собой общение и возникновение социальных связей. В качестве иллюстрации можно привести пример «сакрального индивидуализма» – специфического комплекса установок, основой которого является разделение мира на две части – сакральную и профанную, и восприятие столкновения с другими людьми в церкви как помехи для доступа к сакральному: «Для ряда людей, церковь является тем местом, куда хочется уйти. … Церковь при этом не является сообществом, куда хочется прийти. Она воспринимается вне социальной реальности» (Забаев, 2011: 347).

Второе намного менее очевидно, но также логично, что только для тех, кто начинает задумываться на темы, связанные с религией, вероучение начинает переходить на уровень практического воплощения, в частности – реализуется в помощи и поддержке, оказываемой окружающим людям.