Введение (Introduction). Процессы глобализации, несмотря на условное «свертывание» в последние годы, создали тенденцию возрастающей этнической транспарентности, поддерживаемой одновременно законами демократического общества и возрастающей цивилизованностью наций. Этническая идентификация перестает быть результатом нормативного набора признаков, а становится итогом, в том числе, и индивидуального выбора, связанной с интериориозацией этнических норм, традиций и культурных нематериальных атрибутов. Предложение этнического самоопределения находит отклик в том числе и среди молодежи – как акт свободного выбора и уважения личности.

Проблема этнической идентичности молодежи остро стоит не только в мультикультурных регионах, но и в регионах, имеющих приграничное расположение – сопредельное государство часто влияет на реверсные процессы миграции, создает лакуны смешения культур, активной коммуникации. В случае активного сотрудничества государств-соседей, данный вопрос приобретает акцент изучения взаимопроникновения культур, их синергии и прочих выгод этнического содружества. Касаясь вопроса этнической идентичности в ситуации межгосударственного конфликта акценты смещаются в сторону изучения этнической толерантности, отторжения и этнической дистанции. Немаловажным аспектом изучения становятся и факторы этнической идентификации, позволяющие очертить условия этнического выбора для молодежи в сопредельных территориях, для нивелирования возможных конфликтов.

Изучение этнической толерантности, причин возникновения отторжения представителей определенных наций, особенно среди молодежи, позволяет заблаговременно определить возможные точки нетерпимости, активации экстремистских практик, возникновения протестных инцидентов на национальной почве. Научной целью данной статьи является изучения факторов, влияющих на этническую идентичность и толерантность молодежи российского приграничного региона, определение показателей ее этнической толерантности к национальностям, встречающимся на приграничной территории.

Методология исследования (Methodologyandmethods). В современной исследовательской повестке проблемы молодежной этнической идентичности и этнической толерантности часто бывают разведены и формируют собственный фарватер исследовательского дизайна и индикаторики.

Так, фундаментальные основы изучения этнической идентичности молодежи в полиэтнической среде, в периметре социологического знания рассматриваются в работах Е. Ю. Чеботарёвой (Чеботарёва, 2012), П. Л. Полежаева (Полежаев, 2019), А. В. Аникиной и О. К. Шиманской (Аникина и Шиманская, 2016). Контекст совместного рассмотрения этнической и гражданской идентичности молодежи предложен в работах Е. М. Арутюновой (Арутюнова, 2017), что опять приводит нас к связке индикаторов толерантности и патриотизма. Особую актуальность приобретает статья авторского коллектива А. И. Донцова, Е. Б. Перелыгиной и О. Ю. Зотовой, где среда формирования этнической идентичности молодежи рассматривается с позиции ее рискогенности и неопределенности (Донцов, Перелыгина, Зотова, 2019). Есть ряд авторов, которые рассматривают этническую идентичность с позиции тех систем, куда она включается, как правило это междисциплинарные работы, имеющие психологическую и педагогическую основу (Бублик, 2014).

Но, конечно, основной пласт исследований посвящен локальным проблемам этнической идентичности (Жандарова и Попова, 2009; Арутюнова, 2012), связанным с полиэтническими, или, как в нашем случае, приграничными территориями. В этих работах поднимаются в том числе сопряженные с этнической идентичностью молодежи конфессиональные проблемы (Склярова, 2008; Луговой, 2011; Габдрахманова и Мухаметзянова, 2016), проблемы малых народов (Целищева, 2007), проблемы мультикультур (Мадюкова, Персидская и Попков, 2017).

Отдельного внимания заслуживают работы, позволяющие увидеть определенные возможности анализа этнической идентичности, например, аспекты ее изучения в контексте глобализации затронуты авторским коллективом Р. Б. Шайхисламова, Р. И. Ирназарова, Э. В. Садретдиновой и Н. В. Коровкиной (Шайхисламов, Ирназаров, Садретдинова и Коровкина, 2013). В статье авторов А. В. Гришиной, С. Л. Лунина (Гришина, Лунин, 2015) рассматриваются возможности использования типологизации этнической идентичности молодежи в контексте управленческих решений принятия вынужденных мигрантов Украины (что актуально для региона исследования). В работах авторов статьи также есть аспекты, позволяющие говорить о ценностных установках молодежи и их трансформации (Шаповалова, Кисиленко, 2018), а также проблемах этнической специфики реализации молодежной политики (Шаповалова, Маликова, 2018).

И, конечно, внимания в этой связи заслуживают труды коллективов ученых и исследователей, в которых непосредственно отражена ситуация межэтнических отношений макрорегионов, как например в книге «Мониторинг межэтнических отношений и религиозной ситуации в регионах Урала, Сибири и Дальнего Востока России» (Мониторинг межэтнических отношений…, 2020), или, рассмотрение проблемы с другой стороны – этническая идентичность в условиях чужого этноса, как, например, в книге «Русский мир в меняющемся мире» (Русский мир в меняющемся мире, 2018).

Другая, затрагиваемая нами в статье дефиниция, не менее сложная, не менее интересна, и, не менее представленная на исследовательском «олимпе» – этническая толерантность молодежи. Важность данной темы для различных аспектов, ее «проникаемость» в научные интересы, а также необходимость постоянного мониторинга, дает весомый пул публикаций российских исследователей. Мы хотели бы упомянуть здесь только самые важные на наш взгляд, которые позволяют сформировать методологические основы ее исследования. Среди таких работ можно выделить статьи Ф. Э. Шереги (Шереги, 2010), Е. А. Самсоновой, Е. Ю. Юдиной (Самсонова, Юдина, 2009), Н. В. Проказиной (Проказина, 2016), Е. В. Гутман, Л. А. Шибанковой, П. И. Захаровой (Гутман, Шибанкова и Захарова, 2015), диссертации Е. С. Лазаревой (Лазарева, 2012), С. Н. Хамовой (Хамова, 2005) и Н. С. Гаджигасановой (Гаджигасанова, 2012).

В 2020 году Международным центром социологических исследований Белгородского государственного национального исследовательского университета совместно с коллективом Башкирского государственного университета было проведено исследование методом формализованного, структурированного интервью в приграничном регионе Российской Федерации, сопредельным государством в случае данного исследование выступало государство Украины (конфликтующая территория). В исследовании принимала участие молодежь в возрасте от 17 до 35 лет (обучающаяся, студенческая, работающая). Выборка исследования была квотной, репрезентативной по полу, возрасту, территории поселения и составила 500 человек (доверительная точность 95%, доверительный интервал 4,38%). Целью исследования было определить факторы формирования этнической идентичности молодежи приграничного региона, ее этническую толерантность и принципиальные диспозиции в вопросе формирования этнической толерантности и идентичности.

Научные результаты и дискуссия (ResearchResultsandDiscussion). Родство украинского и российского народа не устанавливает четкой границы этноса, но существующий государственный конфликт, в большей мере предопределяет этническое восприятие в периметре территории. Опрошенная молодежь российского приграничья, несмотря на этническое родство, наличие корней (в связи с сопредельностью территории), большей частью воспринимают себя как представителя русской национальности (93,6%), к украинской национальности отнесли себя только 5,4% респондентов. Ключевыми факторами этнической идентичности для молодых людей являются этнические корни – национальность родителей определяет выбор этнической идентичности (77,0%), территория проживания (65,2%) и язык (57,2%) (рис. 1).

Превалирование «биологического», наследственного фактора национальной идентичности с одной стороны определяет для нас пассивное этническое соотнесение. Все, что связано с активным выбором, следованиям признакам этноса, выбирает меньшая часть респондентов. Но, рассматривая все факторы, как группы мы видим, сколь велика роль национальной культуры и традиций (совокупно группа факторов занимает 26,2%) – в долевом эквиваленте она становится первой по значимости. Вслед за родственными корнями в долевом сегменте идет язык – думать и говорить на языке – значит соотносить себя с этносом, иметь этническую идентичность.

Для определения диспозиций в отношении этнической идентичности, молодым людям были предложены к оценке суждения, относящиеся к этим дефинициям. Выражение согласия или не согласия с высказываниями, позволило установить акценты в отношении восприятия межэтнических (межнациональных) отношений и распределить молодых людей по типам этнической идентичности (рис. 2): так, было определено, что молодежь, участвующая в исследовании как правила, относится к нормальному типу этнической идентичности (77,4%). Для этого типа характерны открытая этническая идентичность, интерес к традициям и образу жизни других народов, уважение к их языку и культуре, готовность иметь дело с представителем любого народа, несмотря на национальные различия, мирное ведение межнациональных споров.

Несмотря на типологическое большинство, в молодежной среде весомым является и этнически индифферентный типаж (7,6%) – такой тип молодежи считает, что в повседневном общении национальность не имеет значения, не отдает предпочтения какой-либо национальной культуре, включая и свою собственную, безразлично относится к своей национальной принадлежности, не относился серьезно к межнациональным проблемам и считает, что его народ не лучше и не хуже других народов. В принципе – молодые люди, находящиеся на такой нейтральной позиции, могут вполне дополнить благополучную группу с нормальной этнической идентичностью.

Другие типы идентичности, хотя и представлены в меньшинстве, но далеко не так безобидны. Так, 6,8% приграничной молодежи стоят на позиции этнического эгоизма, то есть предпочитают образ жизни только своего народа, нередко чувствуют превосходство своего народа над другими, считают, что взаимодействие с людьми других национальностей часто бывает источником неприятностей, испытывают напряжение, когда слышат вокруг себя чужую речь, раздражаются при близком общении с людьми других национальностей. Такая характеристика заставляет нас сигнализировать о наличие такой, с другой стороны уже и не такой маленькой группы.

Следующие два типа имеют сходную статистическую представленность (3,2%), и близкий характер по отношению к своему и чужому этносу. Так, тип ориентированный на этноизоляцию считает, что межнациональные браки разрушают народ, что настоящая дружба может быть только между людьми одной национальности, что его народ имеет право решать свои проблемы за счет других народов, свой народ более одаренным и развитым по сравнению с другими народами, считает необходимым «очищение» культуры своего народа от влияния других культур – наличие агрессивных аспектов восприятия этнического многообразия не может не выливаться в агрессивный настрой у адептов этого типа. Представители типа этнофанатизма считают, что права нации всегда выше прав человека, что любые средства хороши для защиты интересов своего народа, считают строго необходимым сохранять чистоту нации, что люди других национальностей должны быть ограничены в праве проживания на их национальной территории, что на их земле все права пользования природными и социальными ресурсами должны принадлежать только их народу. Агрессивность двух этих типов и схожесть идеалов, позволяет говорить, по сути об объединенной группе молодых этнических фанатиков на изучаемой территории, совокупно составляющей 6,4%.

Самым редко встречающимся типом среди молодых людей становится этнический нигилизм (1,8%). Представители такого типа ощущают превосходство людей другой национальности, часто испытывают стыд за людей своей национальности, трудно уживаются с людьми своей национальности, чувствуют неполноценность из-за своей национальной принадлежности, по большому счету, не уважают свой народ.

Определение факторов этнической идентичности стало платформой для разговора о «российском этносе», «российской нации» – самом понятии и существовании, в противовес существующих понятиях об «американской нации», «французской нации» и т.д. Выбирая среди развернутых ответов на данный вопрос стоит сразу оговориться, что большинство молодых людей не знакомы с данным понятием (31,4%), считают, что слово нация не подходит для обозначения многонационального народа (12,0%) или не имеют мнения по этому вопросу (11,2%). Оставшиеся 45,4% респондентов распределились среди мнений о том, что российской нацией можно считать все народы, проживающие на территории нашей страны (15,8%); российская нация – это русские как государствообразующий народ, другие же народы страны – это отдельные нации (12,8%); российская нация – это объединение людей разных национальностей вокруг русских (12,4%); российская нация – это пустые слова, без особого содержания (4,4%). По разделению мнений мы видим скорее отрицательное восприятие введения такого понятия (совокупно 59% против 41%), положительной полюс скорее смещен в сторону мультинационального восприятия, нежели центрированности на русских как ключевой национальной «составляющей» (28,2% против 12,8%).

Дополнительным моментом, позволяющим прояснить отношение молодежи к своему этносу, стал вопрос, связанные с понятием Родины – что есть это понятие для молодежи вообще и применительно к России в частности. И здесь, на рассмотренную выше типологию этнической идентичности, накладывается несколько иная матрица анализа, которая позволяет усомниться в реальных границах указанных ранее типов. Так, например, определяют Родину для себя, как место комфортного проживания, независимого от факта рождения, 34,0% молодежи – по сути, это указывает на один из показателей этнической индифферентности, ограниченной ранее 7,6% случаев. Такой выбор не случаен – по ряду других исследований мы видим повышение миграционной готовности молодежи, высокую территориальную мобильность и даже стремление к ней – мобильность, как показатель успешности.

Конечно, самым популярным молодежи ответом становится патриотический вариант («я считаю Россию своей Родиной независимо от того, где жить лучше – здесь или в другой стране»), но выбравшие его 37,8% – не тот показатель, который позволяет говорить о подавляющем большинстве. И в расширении этого выбора существует группа 10,6%, демонстрирующая «условную любовь» – готовность считать Россию своей Родиной, при условии, что в ней жить будет лучше, чем в других странах. Эта группа однозначно дополняет молодежь, ориентированную на комфортность проживания, увеличивая ее до 44,6%.

Большое количество затруднившихся с ответом на этот вопрос (11,0% не задумывались над ним, а 6,6% думали, но пока не определились – еще несколько лет назад ответы на подобные вопросы не набирали более 5%) показывает, что идет серьезная ценностная трансформация молодежного самосознания.

Установление границ этнической дистанции позволило определить рельеф этнической толерантности (рис. 3).

Шкала этнической дистанции включала в себя разные уровни близости коммуникации, от гражданственности, до полной ассимиляции через институты семьи и родственные отношения. Согласно гипотезе исследования, которая полностью подтвердилась, более низкий уровень этнической дистанции автоматически включает в себя впереди идущие уровни, отличающиеся большей дистанцией (на рисунке можно видеть, что все уровне образуют вариант «вложения», «матрешки», когда большая дистанция выбирается всегда большим количеством человек, чем идущая за ней меньшая этническая дистанция).

Сопряженность понятий этнической дистанции и этнической толерантности, может быть отражена в моменте соответствующих видов толернатности. Так, восприятие другого этноса как гражданина государства – соответствует гражданской толерантности; как жителя региона – региональной толерантности; жителя территории проживания – локальной толерантности; как коллеги – деятельностной толерантности, как соседа – домохозяйственной толерантности; как друга – коммуникативной толерантности; как родственника – родственной (или, говоря языком зоосоциологии, видовая) толерантности.

Таким образом, несмотря на то, что для региона исследования наиболее актуальным является определение этнической дистанции и толерантности к представителям украинской национальности, а, например, такие национальности, как немецкая, относят респондента к национальности страны дальнего зарубежья, мы можем видеть интересную картину.

Относительно гражданской толерантности в наибольшей степени молодежь российского приграничья толерантна к белорусам, украинцам, казахам, алтайцам и татарам (толерантность здесь выше 90%). Принципиально, данный вид толерантности не опускается ниже 80% и в своей нижней точке доходит до 84,6% для таджиков. Таким образом, можно сделать вполне обоснованный вывод о высоком уровне гражданской толерантности на приграничной территории.

Переходя к анализу региональной толерантности, мы видим, что ее значения заключены уже в период от 68% до 91% (наивысшим показателем, как и для всех остальных видов становится монотолерантность – отношение к основному этносу (русские)). Толерантность данного вида выходит за пределы 80% все для тех же национальных групп: белорусы, казахи, украинцы. В нижней границе располагаются такие народы как таджики, народы Закавказья и Северного Кавказа, армяне, китайцы.

Еще один этап снижения показателей толерантности мы фиксируем при переходе к виду локальной толерантности – здесь период согласия на уменьшение дистанции характерен для статистической группы от 56% до 90% (монотолерантность). При этом, качественный состав групп как «лидеров», так и «антилидеров» сохраняется.

Переход на качественно иной вид толерантности, предполагающий непосредственное взаимодействие (деятельностная толерантность) демонстрирует следующее снижение показателя, опуская его в период от 47% до 89%, с сохранением полюсных национальных групп. В этом виде толернатности мы впервые начинаем говорить о «не толерантности» (выход за пределы 50% по отношению к таджикам и народам Закавказья). Уменьшение дистанции до домохозяйства одновременно устанавливает нижний предел толерантного отношения в 41% для таджиков и в этом виде толерантности впервые происходит максимальное сближение в восприятии национальностей таджиков и китайцев (41,6% к 42,8%).

Переходя на уровень ближней коммуникации, мы видим, как стремительно «таят» показатели толерантности: так максимум составляет уже 87% (монотолерантность), а вот минимум опускается до 34,4% для таджиков. И, «впустить в семью» представителей другой национальности готовы уже меньшинство опрошенных: так, если не говорить о монотолерантности, то близкородственное взаимодействие возможно для молодежи украинцами и белорусами примерно на 40%, а вот все остальные представители наций могут рассчитывать на этот вид толерантности со стороны не более чем 19% (казахи). Менее всего вероятности создать мультикультурную семью в приграничном регионе у таджиков, народов Закавказья и китайцев (11%).

Показательность данной иллюстрации, помимо снижения уровня толерантности при уменьшении этнической дистанции состоит еще и том, что лидерами принятия становятся представители близкого этнического типа (белорусы и украинцы, в том числе, несмотря и на сложную геополитическую ситуацию между Украиной и Россией, как нельзя более актуальную для приграничного региона), в то время как отторжение демонстрируется по отношению к типу отличному, не только по культуре, но и по своим внешним характеристикам. Ксенофобия, как основа такого отторжения, проявляется по отношению к «чужому племени», где-то на уровне вида, не воспринимая его как близкий. И здесь, хотя мы и говорим даже о проявление «не толерантных» выборов, мы не можем говорить о вражде или каких-то других агрессивных проявлениях – на уровне гражданского общества ситуацию можно назвать мирной и, даже, солидарной. Но вот процесс ассимиляции, если бы он был необходим, скажем для мигрантов или переселенцев, становится фактически невозможным при таком ландшафте этнического восприятия.

Индексируя полученную информацию, мы можем установить индекс этнической толерантности по отношению к разным национальным группам (рис. 3). Данная диаграмма наглядно демонстрирует нам лидеров и аутсайдеров этнического принятия для молодежи приграничного региона.

Непосредственно «не толерантность», как активный выбор по отношению к указанным национальностям, был также получен нами в ходе исследования, и он в полной мере имеет обратную корреляцию с индексами рисунка 4.

Обусловленность такой неприязни и собственно причины этнических барьеров операционализируются респондентами через целый ряд факторов, лидерами среди которых становится отторжение позиции агрессивно лидерского поведения на чужой территории (49,8%), отсутствие культуры и нарушение норм поведения (46,6%) и враждебное отношение к россиянам, проживающим на территории (45,2%) (рис. 4).

С одной стороны, можно предположить, что наиболее дистанцируемые представители национальностей проявили себя соответствующим образом на территории исследования, но региональная статистика показывает, что в приграничном регионе практически значимо не представлены отторгаемые национальности, соответственно, мы имеем дело с образом, имиджем, брендом национальности, воспринимаем респондентами как некая истина. Действительно, как показывают предшествующие исследования нашего коллектива, наличие в зоне близкого контакта представителей отторгаемых национальностей формирует все уровни толерантности у коммуникантов – таким образом, в мультикультурном регионе может быть совершенно иная картина, чем на приграничной, но скорее монокультурной территории.

Толерантная среда, среда благоприятная для свободной этнической идентификации, среда положительная для мультиэтничности – все это условия, формирующие ореол социализации молодежи, позволяющий интериоризовать определенные ценности, установки и смыслы и преобразовать их в отношения и действия определенного, просоциального характера (рис. 5).

Для детальной оценки показателей мы возьмем уровневую систему – рассмотрим каждый индикатор с позиции наличия оценок, укладывающихся в периоды «низкий» (оценки от 1 до 3), «средний» (оценки от 4 до 6) и «высокий» (оценки от 7 до 10) – статистическое превалирование уровня покажет нам концентрацию рефлексивного восприятия респондентов по каждому из показателей среды (см. табл.). При этом для показателей, связанных с негативными тенденциями мы сделаем обратную, реверсную оценку уровней («низкий» от 7 до 10, «высокий» от 1 до 3) – воспринимая для общности анализа, что низкий уровень показывает не наличие тенденции, а оценку состояния (по сути отрицательную оценку).

Так, показатели коммуникативного восприятия в мультинациональном пространстве, уважение к культурному национальному арсеналу, а также мультинациональная солидарность общества имеют существенный перевес в верхнем уровне оценки – относясь к оценкам низкого уровня примерно, как 1 к 9. Границы оценок высокого уровня для этих показателей колеблются от 56% до 60%, показывая оценки большинства. Но следующие за ними показатели уже не имеют такого благоприятного распределения – их оценки преимущественно располагаются в зоне среднего уровня, или только немного перекрывают их по высокому уровню в оценках показателя физического насилия в отношении других национальностей. В случае показателей недружелюбия, конкуренции и оскорблений по национальному признаку мы видим превалирование оценок низкого уровня. Таким образом, совокупная оценки среды этнической идентификации молодежи представляет собой весьма неровный социальный ландшафт, где на фоне обще регионального солидарного поведения повседневными являются практики этнической дискриминации и даже экстремизма.

Заключение (Conclusions). Сложная ситуация, в которой в современной геополитической обстановке оказывают российские приграничные регионы, диктует исследовательскую повестку, важным вопросом которой становится этническая идентичность и толерантность граждан и особенно молодого поколения, как носителя, трансформатора национальной культуры, будущего национального человеческого капитала. Исследование, проведенное, казалось бы, в благополучном приграничном регионе, показало «подводные камни» не только локального, но и системного значения.

Так, по сути, анализ факторной модели этнической идентификации, приводит нас к понимаю изменения рангов ее критериев, превалирование значимости факторов культурной интеграции и языковой включенности над наследственными факторами. Данное обстоятельство, в совокупности в ценностными диспозициями и установками молодежи на глобализацию, свободу выбора, позволяет говорить о свободе «этнического выбора», волевом аспекте этнической идентификации и самоидентификации, и даже вводить новое понятие – «отсроченной этнической самоидентификации» (сознательное и волевое определении собственной этнической принадлежности как итог целенаправленного этнического самовыбора и самоопределения), наравне с отсроченным конфессиональным самоопределением.

Предложенная типология этнической идентификации позволила разделить молодежь на типы, и несмотря на превалирование «нормы», увидеть рисковые потенциал, существующий в группах этнической индифферентности, эгоизма, и тем более этноизоляции, этнофанатизма и этнонигилизма. Сам факт существования, по-нашему мнению «девиаций» этнического самоопределения, позволяет говорить о весьма весомой группе молодежи с весьма нетривиальной ценностной конфигурацией в отношении этноса (эта группа порядка 23% – практически четверть молодых людей приграничного региона). Высокий потенциал риска возникновения националистских настроений, «ценностного заражения», возможно и экстремизма (который мы увидели в том числе в оценке показателей среды этнической идентификации), актуализирует необходимость детального изучения вопросов социализационных траекторий данных групп. Какие практики институтов социализации приводят к возникновению именно такого социализационного результата? Этот вопрос требует незамедлительного ответа.

Исследование факторов и диспозиций этнической идентификации показало наличие весомой ценностной трансформации по этому вопросу среди молодежи и вопрос, касающийся определения Родины и отношения к ней, это также подтвердил. Меняются не просто ценности и смыслы, меняется сам алгоритм мышления и жизненного выбора у молодежи. Это ставит серьезную задачу перед исследователями, с решением которой мы уже однозначно опоздали для молодежи, выходящей из стен вуза, а возможно и школы. На данный момент, поколение «администрирующее» национальную политику ориентировано на другие ценностные профили, диспозиции и алгоритмы, использует адекватные им методы, к которым толерантна (не восприимчива) современная молодежь. Новых форм воздействия и взаимодействия не предлагается – косность мышления управляющих элит не позволяет даже представить ту глобальную трансформацию всех элементов сознаниякоторая произошла и продолжает происходить у нового поколения. Данная трансформация не будет безобидной – она будет преобразована в энергию действия и противодействия, что собственно мы сейчас и наблюдаем.

В очередной раз, на примере данного исследование мы увидели, как соотносятся между собой уровни декларативной и реальной толерантности – толерантность, предполагающая физическую и эмоциональную дистанцию, создает иллюзию мультикультурного принятия и даже поощрения и интеграции (этнической солидарности). Однако смещение фокуса анализа в зону бытового и межличностного взаимодействия показывает на истинное «лицо» толерантности молодежи, весьма низкие значения, аутсайдерский круг национальностей и даже этническую нетерпимость. Все это позволяет сделать вывод – нельзя быть обманутыми внешней картинкой благополучия, необходимо честно обозначить отправные точки, их низкие значения и понимать, что этническая открытость – это результат долгой работы всех институтов социализации.

И, наконец, изучив региональную среду молодежь российского приграничья и оценив ее по ряду показателей, мы приходим к выводу о существующем рассогласовании общей региональной этнической толерантности на уровне настроений, установок и деклараций и наличие весомого инцидентного пласта верифицирующихся индикаторов, отражающих асоциальные аспекты поведения, этнической агрессии и нетерпимости. С одной стороны, разумеется такие факты не могут быть одобряемы среди молодежи, но с другой – мы снова вспоминаем о 23% девиаций в этнической идентификации, о невероятно низких показателях межличностной этнической толерантности, о этнической не толерантности, которую демонстрирует региональная молодежь в индикаторике уже собственного поведения, и понимаем – среда, главный фактор социализации и платформа формирования социализационного результата.